– Везет, – скажет Аркадий Владимирович, посасывая пустую трубочку, что являлось признаком высшей степени раздражения. – Только мы напрочь лишились фотоэлектрического толкача. Как на Марс полетим, товарищи?
Но это будет потом. В будущем, которое еще не наступило и могло вообще не наступить, потому что «Красный космос» все глубже погружался в атмосферу, вибрация, жара и холод нарастали, а затем начали чудить гравитационные градиенты. Зоя еле успела ввести последние целеуказатели в курсограф, упасть в кресло и затянуть ремни, когда ее словно огрели молотом по макушке, из глаз посыпались искры, а рот переполнился слюной. Ее будто схватила огромная невидимая рука свифтовского великана и принялась ощупывать, отчего кости хрустели, дыхание сперло, а боль была такая, как на центрифуге, чей ограничительный механизм перегрузок пошел вразнос, доводя искусственное тяготение до десяти-двадцати-тридцати «же».
«Красный космос» пулей прошил атмосферу и вновь вынырнул в открытый космос. Маршевые движители теперь включились на полную мощность, выводя корабль на более высокую орбиту, туда, где ему уже ничего не грозило.
В этой части орбитальной станции «Гагарин» Зоя еще никогда не была. Они сошли с цепочки электрокаров, которые в шутку назывались «метро», и пошли узкими коридорами к центральной оси. В теле с каждым шагом нарастала легкость, а магнитные ботинки все громче клацали, дополнительно сигнализируя, что сила тяжести уменьшается в полном согласии с сокращением центробежного момента. Когда они остановились перед запертым люком, Борис Сергеевич сказал:
– Ты особо не высовывайся. Говорить буду я. Будешь отвечать только тогда, когда тебя спросят. Понятно?
– Так точно, – сказала Зоя. Сердце в груди билось так громко, что ей казалось – даже гул близких систем жизнеобеспечения станции не заглушает стук.
Внутри оказалась келья. Никаких окон и имитаторов солнечного освещения. Железные бесприютные стены. Откидная кровать, аккуратно застеленная унылым фиолетовым одеялом с тремя полосами, откидной столик и откидной стульчик, на котором сидел человек. На столике – термос и чашки. Как раз три штуки. Их ждали.
– У комиссии по разбору инцидента имеются законные подозрения, что вахтенный недолжным образом проверил перфоленты, – вместо приветствия сказал человек. На Зою он не смотрел, уперев тяжелый взгляд в Мартынова.
– Это казуистика, – ответил Борис Сергеевич. – Вы ведь прекрасно понимаете, что…
– Понимаю, понимаю, – махнул тот рукой, и только сейчас Зоя обратила внимание на его облачение – старый потертый пустолазный костюм, на котором еще сохранились оранжевые проплешины первоначальной окраски. В таком же или похожем Гагарин полетел в космос. – Садитесь на кровать, не стойте, как тополи на Плющихе.
Борис Сергеевич тут же сел и потянул за рукав заколебавшуюся было Зою.
– То есть ты, – человек невежливо ткнул в Мартынова пальцем, а учитывая размеры кельи, его кончик почти уперся командиру в грудь, – ты считаешь, что вины вахтенного в инциденте нет.
Он говорил так, будто этот самый вахтенный, то есть Зоя Громовая, здесь не присутствовал. Зоя набрала побольше воздуха, чтобы вмешаться в разговор, но вспомнила наставление Бориса Сергеевича. И продолжила молчать.
– Ручаюсь головой.
– Не сносить тебе ее. – Человек уцепился пятерней за горловой срез пустолазного костюма, где герметизирующая резинка истерлась почти до металлического основания.
– Не в первый раз. – Мартынов покопался в кармане и выудил трубочку. Прикусил мундштук. – Табачку бы.
– Это тебе не фронт и не землянка. Махорки нет, – усмехнулся человек.
– Махорки и тогда вдоволь не было, – в тон сказал Мартынов.
Зоя ощутила, что напряженная атмосфера разрядилась.
– Кроме того, – Борис Сергеевич вновь покопался в кармане комбинезона и извлек обычный конверт, какие туристы любят покупать здесь, на «Гагарине», – с изображением Башни Цандера и колесом орбитальной станции, от которой во все стороны разлетаются корабли самых причудливых модификаций – порождение неуемной фантазии художника. – Вот данные телеметрии. Специалисты говорят о разночтениях, а на мой взгляд – однозначно.
Человек принял конверт и вытряхнул на стол серые снимки с черными звездчатыми точками. Открутил от термоса, изукрашенного китайскими птицами, крышку и плеснул в нее жидкости. Запахло цикорием.
– Так-так-так, – пробурчал под нос, глотнул из крышки, которую держал странно – двумя пальцами сверху. – Хорошо, я еще раз посмотрю на свежую голову. Если таковая найдется, да, капитан? – Он внезапно встретился с Зоей взглядом и подмигнул.
Зое захотелось подскочить, выпрямиться туго натянутой струной, щелкнуть каблуками – столько силы ощущалось в этом человеке.
– Что будет с экспедицией? – тихо спросил Борис Сергеевич, и это был самый важный вопрос, за ответом на который он сюда и пришел.
– С экспедицией, с экспедицией, – пробурчал человек, допил цикорий и подпер щетинистую щеку рукой, которая явно принадлежала человеку, как говорится, от сохи, а еще точнее – от станка. Тяжелая, массивная ладонь, испещренная шрамами, словно обшивка древнего корабля метеорами. – Что с экспедицией? И не надейтесь… – сделал паузу. – Полетите как миленькие.
– Каким образом? – в голосе командира ощущалось огромное облегчение. Зоя была готова теперь поклясться – несмотря на всю уверенность Бориса Сергеевича в том, что старт все равно состоится, каковую он демонстрировал экипажу, он вполне допускал мысль, что экспедицию в силу чрезвычайных обстоятельств могут и отменить. В лучшем случае – надолго отложить.
– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я долго убеждал комиссию, что «Красный космос» рассчитан под ядерный движитель Кузнецова на коммунии, но там решили перестраховаться. Тише едешь – дальше будешь. Выбрали что понадежнее. Единственное, что тогда удалось, – оставить в силе заказ на сборку ЯДК. Так что полетите еще быстрее, чем рассчитывали. Слыхали о коммунии? – И хотя человек смотрел на Мартынова, Зое показалось, что вопрос обращен к ней.
Конечно же, она знала об этом замечательном элементе таблицы Менделеева, открытом советскими учеными еще в 1947 году. Коммуний – светло-серебристый, очень тяжелый металл из группы актинидов, химически нейтральный и твердый при обычной температуре. Его удивительным свойством являлось то, что под воздействием поля коммунизма и при нагревании до 150 тысяч градусов он распадался, выбрасывая дейтроны, ядра тяжелого водорода. Поле коммунизма выступало своеобразным катализатором ядерной реакции на основе коммуния, собственно, именно поэтому он и получил такое название.
– И еще… – человек перевел взгляд на Зою. – Для этого случая предусмотрено выполнение маневра аэродинамического торможения, только теперь, как понимаете, в атмосфере Марса. Опыт нырять в атмосферу у вас уже есть. В ближайшие дни получите полную программу полета.
Человек надолго замолчал, но Мартынов не вставал, словно чего-то ожидая. Хозяин кельи сидел сгорбившись, какой-то уж очень нелепый в старом потертом скафандре. Потом сказал надтреснутым голосом:
