Там же находился и Полюс Фердинатович, почему-то весьма хмурый, отчаянно трущий гладко выбритый подбородок.
– Заходите, Георгий Николаевич, – Мартынов крепко пожал ему холодную руку и указал на свободное седалище, дьявольски неудобное. – Как самочувствие?
– Вполне, – несколько недоуменно и настороженно произнес Багряк. С какой стати Мартынова интересует его самочувствие? Неужели?.. Нет, не может быть! – Чувствую себя прекрасно, товарищ командир! – бодрее отрапортовал Георгий Николаевич, дабы убедить Мартынова в своей прекрасной физической и психологической форме.
– Отлично, – кивнул командир. – Я попросил вас прийти, Георгий Николаевич, чтобы узнать о состоянии движителей. Наше пребывание на орбите около Фобоса подходит… гм… – Мартынов быстро взглянул на Гансовского, – завершается. Через день или два предстоит сделать маневр по переходу на расчетную орбиту экспедиции и высадки на Марс…
– Это еще… – начал было Полюс Фердинатович, но Борис Сергеевич предупреждающе поднял ладонь, и академик замолчал.
– Поэтому я хотел бы, чтобы вы, Георгий Николаевич, приступили к необходимым процедурам по подготовке движителей к запуску.
– Движители абсолютно готовы к запуску, – даже с некоторой обидчивой ноткой доложил Георгий Николаевич и открыл принесенный журнал. – За время пребывания на текущей орбите проделаны следующие процедуры, – приступил он к обстоятельному докладу и даже сам не заметил, как увлекся.
Движители – это движители. Мощь корабля. Его сила и могущество. Термоядерный огонь, пылающий в магнитных ловушках такой мощности, что вблизи возникают релятивистские эффекты. А движитель «Красного космоса» – самый могучий из тех, что до сих пор созданы в Советском Союзе.
Одно название материала, обеспечивающего при нагреве непрерывный поток нейтронов – «коммуний» – чего стоило! Материал группы актиноидов, не существующий вне поля коммунизма в устойчивой форме и занимающий сто третье место в Периодической таблице Менделеева.
– А как вы, Георгий Николаевич, думаете… – спрашивал командир, и Багряк немедленно отвечал, что он по этому поводу думает и какой режим консервации рекомендует после высадки экспедиции на Марс.
Странно, но он вдруг на какое-то время вновь ощутил себя самым обычным человеком. И подобное ощущение вовсе не вызывало в нем отторжения, презрения к собеседникам. Может, между ними не было равенства, но сейчас они беседовали как равные, и даже академик Гансовский увлекся их обсуждением тонкостей движительных систем корабля.
– Добро, – наконец сказал Борис Сергеевич и вернул испещренный заметками журнал Георгию Николаевичу. – Отдохните и приступайте к подготовке запуска движителей. Может, вам нужен помощник?
– Я справлюсь, – сказал Георгий Николаевич. – Разрешите идти, товарищ командир?
Лишь когда он уже отошел от командирского закутка, его охватило недоумение: что это было? Давно неиспытанное, почти позабытое чувство причастности к огромному общему делу. Словно он вновь погрузился в поле коммунизма.
И вот.
Будто специально.
Тревога.
Что-то произошло в движительном модуле.
Шальной микрометеорит?
Случайный сбой автоматов?
Георгий Николаевич бежал в модуль, задерживаясь в каждом переходе лишь для того, чтобы загерметизировать люки. Необходимые действия. Поворот кремальеры до щелчка, удар по аварийной кнопке герметизации.
Драгоценные секунды.
Иначе нельзя.
Что же такое… что же такое… будто специально… в его отсутствие… Обрывки мыслей вихрились в голове.
Хорошо, что не надо дышать… если разгерметизация… кровь вскипит… черт, пусть кипит… сверхчеловеку не нужна кровь…
Последний люк, последняя кремальера, последняя кнопка… вот пульт управления движителем…
– Смотри-ка, – нарочито удивленный голос, – почти уложился! Я думала, тебе не успеть.
Кто это?!
Зоя.
Откуда?!
Зачем?!
– Я думаю, что это всего лишь учебная тревога, – продолжает Зоя.
Что в руке? Пистолет? Для чего? Что она может ему сделать?
Руки живут собственной жизнью. Переключают на пульте тумблеры. Нажимают кнопки. Только бы убедиться: все штатно. Все штатно.
– Движительный модуль, говорит вахтенный, – из динамика голос Биленкина. – Доложите, что у вас происходит.
– Тренировочный блок, – приходится набрать воздуха в легкие. Пока бежал – забыл, что нужно дышать. Видимость. – Все в порядке, случайно сработал блок тренировочного режима по отладке герметичности модуля. Устраняю сбой.
– Вас понял, – щелчок отключения.
– Великолепно, – качает головой Зоя. – Какая ложь! Долгие месяцы тренировки личного некрополя? Да, Багряк?
Она изменилась. Он чувствует. И даже… нет, не боится. Опасается.
– Что тебе нужно? – Сигнал прекратился. Почти блаженная тишина.
– Уничтожить тебя, сумасшедшая. – Каким образом можно уничтожить того, кто и так мертв? Мертвецы бессмертны.
– Отдай мне его, глупая девчонка, – у нее разыгрались нервы. Вот объяснение. У нее всего лишь поехала крыша. – Дьявольщина, отдай пистолет!
Он даже ногой притаптывает для пущей убедительности. Протягивает руку. Глупая нелепая девчонка. Попавшая как кур в ощип. Пожалуй, ее даже слегка жалко.
– Не смей, – качает она головой. – Не смей жалеть меня, – пистолет дергается.
Рука дрожит?
Нет.
Выстрел.
Еще один.
Как глупо.
Его отбрасывает на пульт. Никакой боли. Лишь недоумение. Чего она хочет? Его смерти? Ха-ха…
Кровь льется из отверстий. Пузырится. Чернеет. Капает на пульт. Дымится. Разъедает… разъедает?! Дьявол, дьявол, дьявол… проклятая девчонка! Тревожное перемигивание лампочек. Щелчки предохранителей. Кислота разъедает панель, превращает ее в пузырящуюся массу, которая скукоживается, обнажает внутренности пульта.
Оттолкнуться. Чтобы больше ни единой капли… Но по спине словно бьют молотом. Раз. Еще раз. Насквозь. С такого расстояния – почти в упор.
Новый выплеск крови. Не крови – кислоты. У него больше нет крови.
И вновь трель тревоги.
Теперь настоящей.
Без дураков.
– Георгий Николаевич, тебе, может быть, помочь? – Биленкин. Чертов коротышка. Недомерок. Урод. Мне! Помочь! Ха-ха!
Нужно ответить. А потом разобраться с этой истеричной дурой. Убить. Задушить. Разорвать в клочья.
– Устраняю, – хрипит в микрофон. Кислота на губах. Крошечные капли падают на решетку передатчика. – Все в порядке… все в порядке…
