Вот веки опустились, вот по нему пробежала не то судорога, не то улыбка, вот нижняя губа отвисла, и Калиныч сладко и спокойно уснул, чтобы никогда не проснуться…
– Там будет хорошо! – шепнул Онуфрий Иванович и отошел.
IX. Зимние дачники
Только и уцелел у графов Крушинских этот деревянный домишко в Пустоозерном переулке. Когда-то, очень давно, когда Питер еще не так разбух вширь своими постройками, местность эта, вошедшая теперь в черту города, была загородной. Сюда, на живописный берег Невы, выезжали на лето все поколения Крушинских.
Тогда они были еще богаты, владели обширными поместьями, имели особняк на одной из самых шумных улиц Петербурга, а теперь двое последних могикан этого рода, отец и сын, засели в этой даче, потому что больше негде было засесть.
За несколько лет безвыездного житья последних Крушинских красивая дачка эта приняла очень непривлекательный вид благодаря тем приспособлениям, которые, способствуя удобству, нарушили ее стиль и сделали похожей на шелковое платье с шерстяными заплатами в тех местах, где от ткани требовалась особенная прочность.
Наконец, она пришла в ветхость. Колонки на изящной балюстраде частью обвалились, частью приняли не то положение, какое им соответствовало. Полы в зале потрескались и взбугрились, печи дымили. Во флигеле у Антона Николаевича было бы очень холодно, если бы он не обил стены войлоком. Семейство Крушинских состояло из отца, матери и сына. С последним мы уже отчасти знакомы и остается сказать несколько слов о первых двух. Старик, граф Николай Прокофьевич, был личностью столько же достопримечательной, сколько таинственной и странной.
За всю свою жизнь он только и сделал, что послужил около года в каком-то кавалерийском полку, после чего, выйдя в отставку, начал жить на «собственные», то есть стал проживать последние крохи из в пух и прах разоренного состояния своих предков. Скоро судьба его загнала на эту дачу, где он и поселился безвыездно и где сразу изменил свой образ жизни. Старый граф стал делаться с каждым днем подозрительнее и таинственнее. Начать с того, что старик взял себе за обычай пропадать каждую ночь до самых поздних часов, а иногда до утра.
Антону Николаевичу (сыну) чрезвычайно не нравилось подобное поведение отца, и он несколько раз пытался проникнуть в его тайну то расспросами, то прослеживанием, но в первом случае получил от угрюмого старика самый внушительный отпор, а во втором – потерпел полное фиаско, потому что, выходя вместе с отцом, тотчас же терял его из виду, едва попадался извозчик, или, если сам брал извозчика, то отец шел нарочно медленнее и в конце концов все-таки ускользал, иногда словно сквозь землю проваливаясь.
Разбитая параличом и прикованная к креслу мать получала крошечный доходец со своей уцелевшей усадебки, да он, Антон, зарабатывал уроками, вот и весь бюджет, на что семейство Крушинских должно было влачить свое существование.
Отец почти ничего не давал в дом. Зато, живя своей старинной жизнью, и не пользовался ничем около семейного очага, кроме ночлега в своем холодном и мрачном кабинете. По наружности это был еще хорошо сохранившийся человек с красивым энергичным лицом, длинными усами, но с неприятным взглядом и недоброй улыбкой, замечающейся над рядом когда-то великолепных, а ныне сильно попорченных зубов.
Старуха графиня была жалкое, полуидиотичное существо. С некоторых пор она предалась вязанию каких-то одеял, которых готовыми лежало около нее штук до двадцати, а в руках было двадцать первое. Она давно уже перестала замечать отсутствие и присутствие мужа, как вообще не замечала уже почти ничего из окружающих явлений. Только одни узоры вышивки и привлекали ее внимание, только на них она и фиксировала свой потухший взор из-под вдумчиво нахмуренных бровей.
В отношениях к матери Антон Николаевич ограничивался, по причине ее болезни, только пожеланием доброго утра или покойной ночи, но отца он прямо не любил, потому что с каждым годом все более и более терял к нему уважение. Отец платил ему тем же, и в конце концов получилось так, что при встречах они обменивались только совершенно сухими вежливыми поклонами, как посторонние.
В тот день, ночь которого Антон хотел провести в угрюмом доме с целью убедиться в существовании чего-то сверхъестественного, незадолго до одиннадцати часов в дверь его комнаты кто-то постучался. Получив позволение войти, на пороге показался отец. Антон так и обомлел. За все время совместной жизни с отцом это было в первый раз.
– Здравствуй, – сказал Николай Прокофьевич, против обыкновения протягивая сыну руку.
Антон уже не удивился этому, потому что все вместе взятое для него было более чем удивительно. Затем Николай Прокофьевич опустился в кресло и пристально поглядел на сына из-под ободов своего черепахового пенсне. Взгляд этот показался Антону более мрачным, чем когда-либо.
– Ты делаешь глупость, братец, и я как отец пришел предупредить тебя.
– Прошу вас объясниться, батюшка, я намеков не понимаю…
– Изволь… Я знаю, что ты решил сегодня провести ночь в этом доме… Так? Ведь я не ошибаюсь?
– Нет, вы не ошибаетесь.
– Это предприятие глупо. Лучшие умы признавали и признают, что на свете не все так просто, как кажется глупцам… Есть такие тайны природы, перед разгадками которых наш разум бессилен.
– Словом, батюшка, – досадливо перебил Антон, – вы верите в привидения и хотите предупредить меня «как отец», что общение с ними не совсем безопасно.
– Именно не совсем безопасно… C’est le mot
[41], – подхватил старик, делая особенное ударение.
– На это я позволю себе заметить, что вы напрасно трудитесь сообщать мне это, наши взгляды на этот счет разнятся.
– Да ты знаешь ли, – горячо начал Николай Прокофьевич, – что дом этот, во всяком случае, есть притон чего-то недоброго.
– Вот это-то недоброе мы со следователем и решились разоблачить.
– Разоблачить? Гм!.. Это глупо… Я, как отец, желаю тебе добра и поэтому предупреждаю… Наконец, вспомни, что ты человек нервный и впечатлительный. Твой невольный испуг может иметь серьезные последствия.
– Вы напрасно трудитесь, батюшка… Если я решил что-нибудь, то так и сделаю…
Николай Прокофьевич поднялся. Глаза его сверкали угрозой, губы побелели, а нижняя дрожала.
– Вспомнишь мои слова, что ты поплатишься за это, – сказал он с какой-то странной угрозой и вышел.
После его ухода Антон постоял посреди комнаты в глубоком раздумье. Все прежние подозрения его смутно всколыхнулись, и какой-то тайный инстинкт подсказывал ему, что они справедливы, что его отец – недобрый человек. В особенности странным показались ему этот внезапный визит и совершенно необъяснимый яростный взгляд. Что значит: он пришел предупредить его как отец!..
Невольный вздох вырвался из груди молодого человека. Он чувствовал на душе сегодня такую тяжесть, как никогда в жизни. Когда вслед за этим старик-лакей (когда-то крепостной и дворовый) зашел к нему наверх осведомиться насчет чая, молодой человек спросил его, где барин.
