Клэр подняла руку повыше.
— Кровь, — одними губами проговорила она.
Он посмотрел на свою руку. Ладонь, которой он прикасался к перилам, стала тошнотворно липкой. Клэр видела, как он вытер кровь о брюки, прежде чем двигаться дальше.
У нее вспотели ладони; «глок» как будто сделался тяжелее.
Поднявшись на второй этаж, они увидели, что коридор расходится от площадки в обе стороны. Прямо перед ними находилась ванная. Нэш пригнулся и побежал туда, целя перед собой; важно было убедиться, что там никого нет.
Клэр стояла, прислонившись спиной к стене, и зорко оглядывала коридор. Наконец Нэш вернулся.
Коридор освещал ряд светодиодных лампочек, вделанных в плинтус; они увидели три закрытых двери слева и двойные двери в конце коридора справа. Стены были увешаны семейными фотографиями разных форм и размеров. Клэр решила, что двойные двери ведут в главную спальню, а остальные — в гостевые комнаты и комнату Карнеги.
— Куда? — одними губами спросила она.
— В главную, — ответил Нэш на ходу.
92
Портер — день второй, 17.30
Портер ненадолго остановился только на площадке третьего этажа. Небольшое пространство, примерно три на два метра, было завалено штукатуркой и старыми обертками от фастфуда. Стены были выкрашены в яблочно-зеленый цвет.
И тут он услышал голос.
Крепче сжав биту, он поднялся на несколько последних ступенек, светя фонариком во все стороны.
— Что, Сэм, уже устал?
За голосом последовал громкий треск помех — а потом тишина.
— Где ты, Бишоп? — крикнул Портер. Собственный голос показался ему выше, а слова особенно гулко прозвучали в бетонном колодце.
— Знаю, ты сейчас не в форме, но уж потерпи; я видел, как старушки в ходунках взбираются по лестницам быстрее, чем ты.
— Пошел ты!
— Может быть, упражнение пойдет тебе на пользу, сожжет часть живота. — Снова помехи.
Портер заметил рацию, когда поднялся на площадку. Маленькая черная «Моторола» с резиновой антенной стояла у трубы, которая вела к следующему маршу.
Когда Бишоп снова заговорил, на рации запульсировала красная лампочка.
— Может, пока идешь, стишками побалуемся? Что скажешь, Сэм?
Сэм взял рацию в руки. Бишоп заговорил нараспев:
— Гуси-гуси, гусаки,
Куда летите, простаки?
То наверх, то прямо к ней,
К милой женушке моей.
Там я встретил старика,
Что не умел молиться,
Я схватил его за ногу
И помог спуститься.
Сэм, ты когда-нибудь думал, о чем эта считалочка? По-моему, она мрачновата для детей, и все-таки мы ее рассказываем детям. Мама часто рассказывала мне ее, всякий раз когда мы поднимались или спускались по лестнице.
Портер нажал кнопку на рации и поднес микрофон к губам:
— Я до тебя доберусь, чертов псих!
— Сэм! — отозвался голос Бишопа. — У тебя наконец получилось! А то я уже начал беспокоиться.
— Где ты, Бишоп?
— Я близко, Сэм. Только тебя жду. Так и знал, что ты разгадаешь загадку; ты самый умный в вашей банде неудачников. Пришлось, правда, долго тебя уламывать, и все-таки у тебя получилось. Я горжусь тобой!
— Я нашел глаза. Эмори еще жива?
Бишоп вздохнул:
— Очень жаль, что я не успел их упаковать. Я боялся, что на них наткнется крыса до того, как ты сюда попадешь, и убежит с вкуснятиной. Конечно, в таком случае я бы ничего не смог поделать. Ты не представляешь, как я рад, что ты добрался сюда первым!
Портер поздно сообразил, что надо было чем-то прикрыть глаза. О крысах он не подумал.
— Где ты?
Бишоп хихикнул:
— Боюсь, тебе еще долго до меня добираться. С твоими швами прогулка по лестнице — дело непростое. Мне очень жаль. Надеюсь, я не слишком сильно тебя ранил, но мне пришлось импровизировать; ты и твои друзья в самом деле застали меня врасплох. — Он ненадолго замолчал, а потом продолжал: — И все-таки, Сэм, тебе лучше поторопиться. У нас совсем немного времени. Хоть ты и ранен, тебе еще подниматься и подниматься.
Портер снова зашагал по ступенькам. Всякий раз, когда он останавливался, даже ненадолго, ногу сводило болью. Он с усилием расслаблял мышцы, стискивая зубы, чтобы не стонать. Боль все усиливалась; скоро ему начало казаться, будто в него снова вонзили нож и поворачивают его в ране.
— Позволь мне поговорить с ней; ты мой должник! Подтверди, что она еще жива.
Ему ответил треск помех; потом в динамике послышался голос Бишопа:
— К сожалению, Эмори сейчас недоступна.
Портер поднялся на площадку четвертого этажа и зашагал дальше, несмотря на одышку.
— Так ты докончил?
— Что докончил?
— Сам знаешь.
— Твой дневничок?
— Не издевайся, Сэм. Не смей надо мной издеваться! Издевка — тоже своего рода зло, к которому я совсем не благоволю.
Сэм вытер лоб рукавом «хирургички».
— Твоя мать в самом конце издевалась над тобой; как тебе это понравилось?
— Значит, дочитал. — Бишоп хмыкнул.
— Да, дочитал.
— Моя мать была не женщина, а злая ведьма, которая заслужила все, что с ней случилось, — ответил Бишоп.
— Похоже, твоя мать была та еще штучка; спала со всеми подряд. Горячие штучки всегда чокнутые.
— Понимаю, куда ты клонишь, но ничего у тебя не получится, так что перестань язвить, — отрезал Бишоп.
— Значит, они так и не вернулись? Бросили тебя?
В рации послышались щелчки, как будто Бишоп все время быстро нажимал какую-то кнопку или у него начался нервный тик.
— Помнишь, что я прихватил спички? Я сжег дом дотла после того, как туда зашли люди Толбота. Решил, что грех напрасно расходовать бензин, которым «Джонс» и «Смит» так щедро все полили. Пожарные вызвали представителей отдела по работе с несовершеннолетними, и меня отвезли в место, которое называлось реабилитационным центром. Там я провел две недели, а потом меня передали в первую приемную семью. Никто не заподозрил, что пожар устроил я. Если мать и возвращалась за мной, я об этом не знаю.
— Похоже, она ускакала на закат с этой дамочкой Картер и не хотела, чтобы ее паршивец сын тащился за ней в ее фантазию в стиле «Тельмы и Луизы». Они с самого начала не собирались брать тебя с собой.
— Мне они не были нужны. Мне лучше было без них.
— В приюте? В приемной семье? Да, наверное, ты прав. Если хотя бы половина из того, что ты написал, — правда, ну и семейка же у тебя была! Вы там все были долбанутые на всю голову.
