Нэш подергал ручку, словно ожидал чего-то другого, и раздраженно обернулся.
Клэр прижалась ухом к двери.
Тишина.
Нэш жестом велел ей отойти, а сам навалился на дверь и поднял вверх три пальца.
Клэр его поняла. Она опустилась на колени и прицелилась.
Нэш опустил один палец, второй. На счет «три» он всей тяжестью навалился на дверь и едва не упал, ворвавшись в комнату, когда дверь громко треснула и слетела с петель.
Клэр, не разгибаясь, осматривалась, целясь из пистолета.
Посреди комнаты стояла широкая кровать под балдахином; над ней был причудливый натяжной потолок. Слева она разглядела небольшую жилую зону со стеллажами и письменным столом в центре; от остальной комнаты пространство отделял большой диван. В углу трещал камин. В дальнем конце спальни они увидели еще один коридор, который вел куда-то за угол.
Нэш осторожно пошел туда; Клэр встала и зашагала за ним.
На полу рядом с диваном они увидели женщину, связанную и с кляпом во рту, как у горничной внизу.
Нэш перешагнул через нее, осмотрел большую гардеробную справа, убедился, что там никого нет. Клэр пошла дальше и повернула за угол. Она оказалась в огромной ванной, отделанной белым мрамором. В этой роскоши негде было спрятаться; душевая кабина была с прозрачными стенками и явно пустовала. Слева находился бельевой шкаф, в котором лежали пушистые банные полотенца. А флаконов с кондиционерами, шампунями и разными чистящими средствами там хватило бы на небольшой отель. В шкафу никто не прятался.
Она вернулась в спальню и увидела, что Нэш осматривает пространство за кроватью.
Клэр опустилась на колени рядом с женщиной и вытащила кляп у нее изо рта.
— Он еще здесь?
— Я… так не думаю, — дрожащим голосом ответила женщина. — Боже… по-моему, он забрал Арти! — Она забилась, пытаясь как-то сесть. Нэш помог ей, развязал и пересадил в мягкое кресло рядом с кроватью.
— Где ваша дочь? — спросил Нэш.
— Карнеги не будет дома до… — Она выгнула шею и посмотрела на камин в дальнем углу; на каминной полке тикали часы. — Который час? Сейчас темно; я не вижу.
— Половина шестого.
— Шестого?!
Вдали завыла сирена.
Клэр подошла к панорамному окну рядом с кроватью и отдернула штору; она ничего не увидела.
— Мадам, он давно ушел?
Нэш развязал женщине руки, и она потерла виски:
— Арти вернулся домой в начале третьего. Сразу после этого пришел он. Минут через десять, не позже.
— И что дальше?
— Я точно не знаю; все произошло так быстро! Я была здесь, сидела на диване и читала, кто-то постучал в спальню. Я решила, что это Миранда. Арти сказал, что откроет. Через секунду я услышала громкий удар, и, когда встала, чтобы выяснить, что случилось, тот человек ворвался в комнату. Он набросился на меня и повалил на диван. Наверное, я ударилась головой, потому что ненадолго потеряла сознание. Когда пришла в себя, у меня были связаны руки и он вязал мне ноги. Я закричала, а он только улыбнулся. Более того, он извинился за то, что ворвался без спросу, сказал, что просто должен побеседовать с моим мужем. Потом он сунул мне в рот кляп. Я увидела, что Арти лежит вон там. — Женщина жестом показала на коридор. — Он двигался, извивался, правда, с трудом. По-моему, он пытался встать. Тот человек вернулся к нему и уколол его в шею; наверное, ввел ему какой-то наркотик, потому что Арти сразу затих. Потом он подошел ко мне, снова извинился и всадил иглу мне в шею. Я снова отключилась, а когда проснулась, огонь в камине почти догорел, так что, наверное, я была без сознания довольно долго. Потом пришли вы.
Клэр вывела на экран телефона фото Бишопа и протянула женщине;
— Это он?
Та кивнула.
— Что он сделает с Арти?
Нэш нашел выключатель и щелкнул им. Лучше бы он этого не делал.
На стене спальни кровью было написано: «Не совершать зла».
94
Портер — день второй, 17.37
Когда Портер добрался до одиннадцатого этажа, глотка у него горела. На двери свежей кровью по выцветшей зеленой краске было нацарапано: «Не говорить зла». Опустив голову, он увидел у своих ног человеческий язык, а рядом с ним — окровавленные клещи.
Все. Ему сюда.
Прежде чем толкнуть тяжелую металлическую дверь, он положил рацию в карман, выключил фонарик и крепче сжал в руке бейсбольную биту. Вошел быстро и тихо, не обращая внимания на пульсацию в больной ноге.
Коридор освещали свечи.
Белые свечи стояли примерно через каждый метр по левой стене. Они стояли до самого поворота коридора и исчезали за углом.
Портер достал из кармана мобильный телефон, глянул на экран: сигнала по-прежнему не было. Он убрал телефон и покатал биту в руках.
Загремела музыка — Guns’N’Roses:
Добро пожаловать в джунгли,
Мы покоряем их день за днем.
Если хочешь, придется кровь пролить —
Придется заплатить.
Инстинктивно пытаясь зажать уши, Портер едва не выронил биту. Кое-как он закрыл виски ладонями, удерживая биту пальцами. Он никогда не слышал, чтобы музыка гремела так громко; наверное, так же чувствуют себя зрители, которые стоят на рок-концерте в первом ряду. Он не видел динамиков, но музыка явно доносилась откуда-то сверху. Сверху и из-за угла.
Он зашагал по коридору.
Чем дальше, тем громче звучала музыка. Портеру показалось, что язычки пламени танцуют, отклоняясь на мощных басах. Как будто на ветру в грозу.
В джунгли,
Добро пожаловать в джунгли!
Смотри, смотри как я извиваюсь.
Я хочу слышать, как ты кричишь…
Когда Портер дошел до угла, пришлось оторвать ладони от ушей, чтобы крепче держать биту. Он шел наугад, сжимая в руках несерьезное оружие и подволакивая кровоточащую ногу.
95
Портер — день второй, 17.40
Портер решил, что он находится в бывшем общем зале. В просторное помещение стащили все, что осталось от конторы, которая находилась на этом этаже раньше.
Посреди комнаты возвышался старый дубовый стол; на полу горели сотни свечей. На столе стоял старый двухкассетный стереомагнитофон — таких он уже лет двадцать не видел. Черная пластмассовая обшивка была покрыта пылью и заляпана краской, одно из двух кассетных гнезд отсутствовало, а стекло, которое должно было защищать тюнер, так потрескалось, что стало невозможно рассмотреть номера радиостанций. На дисплее в такт музыке плясали и переливались светодиодные огоньки: красные, зеленые, желтые и синие. Куда-то наверх уходил провод; он вел к четырем огромным динамикам, составленным у одной из трех открытых лифтовых шахт. К двухкассетнику была приклеена записка: «Поменяй канал с 97,9, и я сброшу тебя с крыши. Подписано — твои друзья на Местном радио, 49». Под этим кто-то нацарапал: «Классик-рок навсегда!»
