Вся аппаратура была подключена к красному генератору «Бриггс энд Страттон». Портер нагнулся и выключил питание. Музыка умолкла; генератор тоже утих.
— Не любишь «Ганз’Н’Роузиз»? — заскрипел голос Бишопа из рации в кармане.
Портер выхватил рацию и нажал кнопку:
— Где ты, мать твою?
— Я забыл тебе рассказать, кем стала миссис Картер в своей новой жизни.
— Что?
— Лайза Картер умерла в тот же день, что и мой отец, но позже возродилась; у нее началась совершенно другая жизнь. Хочешь узнать, как ее стали звать? По-моему, ее имя ты уже слышал.
Портер слышал голос Бишопа не только из рации; он доносился откуда-то еще, двоился. Бишоп был где-то рядом. Правда, из-за звона в ушах Портеру трудно было ориентироваться.
С двух сторон от лифтовой площадки шли дверные проемы. Всего их было четыре, по два с каждой стороны. Свечи вокруг стола мешали смотреть в окружающий мрак. Портер чувствовал, что Бишоп не сводит с него глаз.
— Ты не хочешь узнать, кем стала миссис Картер после того дня в нашем доме?
Портер направился к первой открытой двери, занеся биту, готовясь нанести удар.
— Не надо!
Портер застыл на месте.
Из мрака у противоположной стены выплыла тень. Энсон Бишоп толкал перед собой офисное кресло на колесиках, в котором сидел Артур Толбот, примотанный к спинке клейкой лентой — руки, ноги и торс. Его глаза закрывала грубая повязка; изо рта капала кровь. Портер перенесся мыслями на одиннадцать этажей вниз, вспомнил глаза на пыльном полу, язык, который нашел на площадке…
Он увидел, что Энсон Бишоп приставил к горлу Толбота нож.
— Привет, Сэм!
Портер подошел с осторожностью, оглядывая пустое пространство.
— Где она?
— Сэм, у тебя есть пушка? Если есть, попрошу тебя оставить ее вон там, в коридоре.
— Только вот это. — Он поднял биту.
— Биту можешь оставить, если тебе от этого легче. Только стой, где стоишь; не нужно подходить ближе.
Толбот жалобно застонал; его голова бессильно упала на плечо.
Издали послышался вой сирен.
— Позволь отвезти его в больницу. Ему вовсе не обязательно умирать.
— Мы все умираем, Сэм. Одним в этом отношении везет больше, чем другим. Не так ли, Арти? — Он надавил острием; по шее Толбота побежала кровь. Толбот не реагировал; должно быть, потерял сознание. Бишоп снова поднял голову, посмотрел на Портера и нахмурился. — Знаешь, тебе надо показать свою ногу врачам. Подниматься пешком по лестнице — не такая это была удачная мысль.
Портер посмотрел вниз и понял, что штанина у него пропиталась кровью; наверное, разошлись все швы. Он прижал руку к ране, и между пальцами просочилась кровь. Голова закружилась. Он выронил биту, и она со стуком упала на пол.
— Я в порядке.
— Сэм, ты хороший полицейский. Наверное, ты и сам это понимаешь. Я так и знал, что ты разгадаешь загадку. А то, что ты ставишь других выше себя, достойно восхищения. Такое нечасто встретишь, особенно в наши дни.
Портер глубоко вздохнул и заставил себя держаться прямо, не обращая внимания на белые пятна, плясавшие перед глазами. Сирены завывали все громче.
— Слышишь? Они скоро будут здесь. У тебя еще есть время для того, чтобы поступить как надо. Скажи, где Эмори, и отпусти Толбота. И уходи. Я не смогу гнаться за тобой — в таком-то состоянии.
Бишоп подкатил кресло к первой открытой шахте лифта и расплылся в улыбке:
— Отпустить?
— Нет! Не надо! — Портер с трудом заковылял к нему.
Бишоп поднял руку с ножом и направил нож на него:
— Стой! Не подходи ближе!
Портер остановился.
С кончика ножа капала кровь и падала Толботу на плечо. Кресло стояло в каком-то метре от шахты высотой в одиннадцать этажей — плюс подвальные помещения. Портер старался сосчитать в уме, но мысли в голове путались. Сколько тут — метров тридцать? Сорок? Он не мог определить. Да это и не важно; все равно достаточно высоко.
— Эмори я еще понимаю, но почему ты защищаешь этого подонка? Ты и сам скоро поймешь, сколько он натворил. Не сомневаюсь, Клэр и другие ребята уже нашли документы.
Он приложил руку ко всем грязным сделкам, которые совершались в нашем городе за тридцать лет. Из-за него совершались убийства, процветала коррупция — все то, с чем ты борешься всю жизнь. Сколько людей умерли из-за него? И сколько еще умрет народу, чтобы он мог и дальше набивать себе карманы?
Снаружи послышалось стрекотание вертолета; судя по всему, пилот садился на крышу. Бишоп быстро посмотрел на потолок и перевел взгляд на Портера:
— Похоже, прибыли твои друзья.
— Ну да. Здание окружено. Одни спустятся сверху, а спецназ, скорее всего, уже на лестнице. Твое время вышло, Бишоп. Все кончено. — У Портера перед глазами потемнело, колени подкосились; он держался из последних сил. — Отойди от Толбота и встань на колени.
Бишоп медленно развернул кресло:
— Без него наш мир станет лучше. Разве ты так не считаешь? Этого хотел бы мой отец.
— Какую роль играл во всем напарник Керби? — спросил Портер, надеясь отвлечь Бишопа. — Тот, кто застрелил твоего отца.
— Что?
— Керби собирался сбежать с твоей матерью и миссис Картер, но как же тот, второй, которого ты называл «мистером Джонсом»? — Портеру все труднее было стоять прямо; его тело словно налилось свинцом. Ему хотелось спать, но он понимал, что должен говорить с Бишопом — убалтывать его, пока не придет подкрепление. Пока…
— Его звали Фелтон Бриггс. Он работал на нашего приятеля. — Бишоп еще раз повернул кресло с Толботом. — Скорее всего, он был кем-то вроде телохранителя. Я спрашивал о нем Арти, но он мне не отвечал, только бормотал про глаза; «Не вижу! Ничего не вижу!» — ну и так далее. Пришлось в конце концов его заткнуть. Ты бы видел!
— Он тоже участвовал в их заговоре?
— До тех пор, пока не нажал на спусковой крючок и не убил отца, он, возможно, был единственным невинным человеком, который оказался в тот день в нашем доме. Он просто делал свое дело. Он понятия не имел, что Керби сговорился с матерью и миссис Картер. И, разумеется, он не знал, что Керби собирался его убить.
Толбот дернулся, голова завалилась назад. Пальцы вытянулись, все тело свело судорогой.
— Он в шоке; пожалуйста, позволь отвезти его в больницу.
Бишоп улыбнулся:
— Скоро здесь будут твои друзья. Но вот ты меня беспокоишь. Как ты себя чувствуешь? Ты, Сэм, ужасно побледнел.
Портер чувствовал себя паршиво. В углу стояли два Бишопа, а не один, и руки у него онемели. Он хотел нагнуться, подобрать с пола бейсбольную биту, броситься на Бишопа и избить до потери сознания, превратить его голову в кровавую кашу, но все силы уходили на то, чтобы стоять прямо. Все силы уходили на то, чтобы не потерять сознание.
