Эмори прислушалась. Она уже близко; до воды оставалось несколько шагов, не больше.
Мимо, задев ее ногу, пробежала крыса, и она взвизгнула и дернулась, едва не опрокинув каталку. Это точно была крыса; грубый мех и крошечные лапки, тонкий холодный хвост.
Эмори заставила себя глубоко вздохнуть. Ей необходимо сохранять хладнокровие.
По ее ноге пробежала еще пара маленьких лапок. На сей раз она вскрикнула очень громко; пересохло у нее в горле или нет, она не умолкала. Ей показалось, будто ее вырвало толченым стеклом. Очень хотелось замолчать, но крик не прекращался — всем крикам крик. Она больше кричала не из-за крысы и не из-за того, что ее похитили и заперли непонятно где, как в ловушке; она кричала из-за отца и из-за людей вокруг нее; она испытывала досаду из-за того, что учится на дому и у нее очень мало друзей. Боль в ухе, онемевшие пальцы ног, то, что она голая оказалась в незнакомом месте, — все вспомнилось, нахлынуло одновременно. Она не знала, кто сейчас ее видит и видит ли. А где ее похититель? Очень далеко или совсем рядом, затаился во мраке. А еще она кричала из-за мамы, которая умерла и оставила ее страдать в одиночестве.
Когда она наконец замолчала, внутри все горело, как будто она проглотила раскаленный свинец и заела ржавым лезвием, но ей было все равно; крик прочистил ей голову. Ей нужна ясная голова.
Ей нужно подумать.
Звон в ушах прекратился.
Эмори прислушалась здоровым ухом, стараясь разобрать другие звуки, помимо глухого биения пульса.
Кап!
Слева послышался тихий шорох. Когти скребли по бетону. Крошечные когти что-то закапывали. Или раскапывали.
— Не обращай внимания, — хрипло велела она себе.
«Интересно, сколько их там?»
— Не обращай на них внимания, и все.
Эмори заставила себя идти вперед, передвигаясь по чуть-чуть: шаг, другой. Вдруг…
Палец ноги во что-то уткнулся, и она с трудом удержалась, чтобы не отпрыгнуть. Она понимала: если она отдернется, то непременно врежется спиной в каталку и потеряет равновесие. Она упадет и ударится затылком о бетонный пол; тогда все будет кончено. Она ни за что не сумеет бежать. А если дело обстоит еще хуже, если она не найдет стенки и ей придется начинать все сначала? Бродить здесь во мраке с каталкой — хуже смерти. А она едва не упала — еще бы чуть-чуть, и она…
Эмори пощупала то, на что наткнулась в темноте, пальцем ноги. Что там? Похоже на металлическую пластину. Во всяком случае, поверхность казалась холоднее, чем бетон. Холодная, сырая. Эмори кое-как опустилась на колени, чтобы ощупать пластину левой ладонью. Правую, прикованную к каталке, приходилось держать за спиной. Она дернула каталку, подтягивая металлическое сооружение к себе, давая себе больше пространства для маневра.
Металлическая пластина? Да, так и есть, причем довольно большая, примерно метр на метр. Через равные расстояния в поверхности торчали головки шурупов — наверное, ими пластина была привинчена к бетону.
Эмори провела ладонью по поверхности: как она и ожидала, поверхность оказалась влажной.
Кап!
На сей раз капля упала так близко, что на нее попали брызги; от волнения Эмори покрылась испариной. Она провела пальцем по металлу и поднесла палец к губам. Еще до того, как лизнула, она ощутила металлический привкус ржавчины. И все же она попробовала; мозг подсказывал, что, если она в самое ближайшее время не получит воды, скоро все остальное потеряет смысл.
Хотя вода была затхлой, она была мокрой. Эмори захотелось еще.
Подтянув к себе каталку, она нагнулась как можно ниже к пластине. Каталка со скрипом подъехала к ней. Эмори снова нагнулась и вытянула шею как можно дальше. Скоро цепь закончилась; она высунула язык, стараясь дотянуться до мокрой поверхности. Пусть она ничего не видит в темноте, зато она чувствует воду: она рядом, совсем рядом!
Она снова услышала шорох. Крошечные коготки скребли по бетону…
«На твоем месте я бы все-таки убрала язык и закрыла рот. Независимо от того, есть там вода или нет, крысы наверняка считают человеческий язык настоящим деликатесом. Ты так не думаешь? По крайней мере, ты облегчишь своему хозяину задачу. Так гораздо легче вырезать язычок у тебя изо рта».
Эмори отпрянула. Из-за отрезанного уха она не могла определить, откуда доносится шорох. Только что казалось, что он рядом с ней; потом, когда она наклонила голову, шорох удалился. Ей показалось, что коготки заскреблись в противоположном углу.
Кап!
Брызги попали ей на руку и на щеку.
— Ч-черт… — Эмори снова наклонилась как можно дальше вперед, дергая каталку за наручник. Она тянулась, пока ей не показалось, что у нее вот-вот переломится шея от напряжения. Металлический браслет больно впивался в кожу, но она заставляла себя не обращать внимания на боль; ее мысли были сосредоточены на одном-единственном — на воде.
Она дернулась вперед.
Язык на секунду коснулся поверхности металлической пластины — всего на секунду, и то в лучшем случае, и на губах появился привкус ржавчины. Это произошло так быстро, а металл был таким холодным, что она не поняла, в самом ли деле ей удалось слизнуть немного воды или она приняла за воду холодный металл. Конечно, напиться каплей воды оказалось невозможно; наоборот, капелька лишь распалила ее жажду.
Она не будет плакать! Она отказывалась плакать.
Эмори наклонилась как можно дальше вперед и изо всех сил дернула цепь. Металл впился ей в руку — плевать! Эмори изо всех сил подтягивала к себе каталку. Каталка сдвинулась с места, и она смогла наклониться чуть ниже. Язык нашел воду — ледяную, освежающую, грязную, ржавую лужицу, которая скопилась в небольшом углублении в центре пластины. Язык окунулся в лужицу всего на миг, а потом каталка перевернулась и с грохотом упала на нее; Эмори ударилась головой, и все вокруг погрузилось в еще более кромешный мрак.
35
Дневник
Обнаружив в буфете поднос для завтрака, я нагрузил его едой и питьем. Поставил тарелку с тостами, почистил банан, налил в стакан апельсинового сока, в миску насыпал кукурузных хлопьев (я сам всегда предпочитал их на завтрак). К хлопьям не мешало бы добавить молока; но, заглянув в холодильник, я увидел, что молока осталось не больше чашки. Отец очень любил молоко, а я и подумать не смел злить его, забрав остатки, прекрасно понимая, что мама не купила молока, когда в последний раз ездила за продуктами. Конечно, сегодня она пополнит запас. Нельзя, чтобы завтра отец полез в холодильник и обнаружил, что молока нет, — ни в коем случае!
Спускаться в подвал с подносом оказалось гораздо труднее, чем без него. Я не сводил взгляда с высокого стакана сока, стоящего на подносе; жидкость в нем плескалась: с каждым шагом она доходила до ободка, а потом опускалась вниз. Если сок все же выплеснется, он намочит тост, чего бы я не потерпел. Я и так чувствовал себя виноватым, что обманул вчера миссис Картер; я не собирался усугублять вину, подав ей мокрый тост.
