Однако отец покачал головой:
— Нет, сынок; хотя грязно ругаться плохо и это признак неразвитого ума, для того чтобы нарушить правило Ивадзару, ей пришлось бы сказать что-то плохое о ком-то.
— А-а-а, — кивнул я.
Миссис Картер застонала и задергалась. Цепи зазвенели.
— Тише, тише, Лайза. Тебе тоже дадут слово, и до тебя дойдет очередь, только ты должна быстрее поднимать руку, — обратился к ней отец.
Она снова дернулась, цепи ударились о трубу и о металлический каркас раскладушки. Она разочарованно застонала.
— Может быть, тогда ты скажешь?
— Есть и четвертая обезьяна, но о ней никто ничего толком не знает, — ответил я.
Отец кивнул:
— Первые три обезьяны определяют правила, согласно которым должны жить мы все, но самая важная — именно четвертая.
— Сидзару, — сказал я. — Ее зовут Сидзару!
— Она символизирует принцип «не совершаю зла», — подхватил отец. — И это, конечно, самое главное. Если кто-то увидит или услышит зло, тут от него самого мало что зависит. Если кто-то говорит зло, такой недостаток тоже можно исправить, но, когда зло совершают… тому, кто совершает зло, нет прощения!
— Те, кто совершают зло, — нечистые, да, отец?
— Да, сынок, определенно. — Отец снова повернулся к миссис Картер. — К сожалению, ваш муж попал в последнюю категорию. Таким, как он, не место на нашей большой планете. Правда, лично я предпочел бы избавить мир от его грязи чуть более осмотрительно, чем показалось уместным моей милой женушке, но что сделано, то сделано, и нет смысла волноваться из-за того, что мы не в силах изменить. Кроме того, я бы также предпочел, чтобы вы не стали свидетельницей наших вчерашних забав, но вы решили поиграть в детектива и увидели то, что не должны были видеть. Поэтому мы попали в затруднительное положение. Что с вами делать?
— Она чиста, отец? — вынужден был спросить я, потому что ответа я не знал. Конечно, она видела и слышала зло, но отец еще раньше говорил мне, что такие нарушения простительны. Говорила ли она зло? Совершала ли зло? Этого я не знал.
Отец убрал с глаза миссис Картер прядь волос. Долго молча смотрел на нее, потом ответил:
— Не знаю, сынок, но собираюсь выяснить. Мистер Картер был человеком неприятным, здесь никаких сомнений быть не может, но кое-что подтолкнуло его к действию — что-то нажало последнюю кнопку и вызвало извержение. — Он дотронулся кончиком указательного пальца до синяка под глазом миссис Картер. — Все время спрашиваю себя, что это могло быть и не стоит ли за всем произошедшим наша милая миссис Картер.
Я снова вспомнил картинку: мама и миссис Картер сплелись в объятиях. Я не мог рассказать об этом отцу. Пока не мог. Если действия миссис Картер побудили мистера Картера нарушить правила, не разумно ли предположить, что в действиях миссис Картер отчасти повинна и мама? Если мама нарушила правила… последняя мысль была для меня невыносима.
Отец пристально смотрел на меня. Знал ли он? Выдал ли я себя? Отец не стал настаивать. Вместо этого он встал и показал на поднос с завтраком:
— К сожалению, ваш завтрак остыл. Но уж как есть, так есть. Надеюсь, в следующий раз вы примете предложенную вам еду с улыбкой, а не так грубо. — Он похлопал меня по плечу: — Не забудь, сынок, никакой утвари для нашей гостьи.
— Знаю, отец.
— Вот молодчина!
Он начал подниматься по лестнице.
Я повернулся к миссис Картер и потянулся к ее кляпу:
— Может быть, еще одна попытка?
Она кивнула, не сводя взгляда с отцовской спины, которая постепенно скрывалась из виду.
36
Портер — день первый, 17.23
Округ Фултон, расположенный чуть севернее Лупа и граничащий с центром Чикаго, переживал период урбанистического обновления. Когда город только строился, Фултон стал центром лесоторговли и торговли зерном. Позже именно здесь зародилась знаменитая компания розничной торговли «Сирс», которая поставляла товары по почте. В 1886 году на площади Хеймаркет проходили знаменитые митинги протеста рабочих; здесь на протяжении почти столетия сколачивались крупнейшие капиталы. В двадцатом веке округу пришлось несладко. В годы Великой депрессии и двух мировых войн Фултон обеднел, и на его улицах распространилась преступность. Здания разрушались, рабочие места сокращались, а немногочисленным владельцам предприятий, которые пытались там остаться, пришлось приварить решетки на окна. Идя на работу или возвращаясь с нее, они ежедневно встречались с наркоторговцами и проститутками. И только в 2008 году застройщики начали скупать там недвижимость. Фултон в третий раз за свою историю рождался заново.
В наши дни почти все старые склады превращены в высокодоходные лофты и многоквартирные дома, где полюбили селиться молодые представители чикагской элиты. Бывшие текстильные и обувные фабрики стали модными жилыми комплексами. И хотя строители бережно сохраняют кирпичные фасады, внутри появились корты для сквоша, спа и кофейни.
Между этими хипстерскими мекками время от времени попадаются и старые, полуразрушенные строения. Портер считал: если бы здания умели думать, они бы испуганно следили за соседями и ждали, когда и им, в свою очередь, сделают «круговую подтяжку». Немногочисленные оставшиеся старые здания как будто надеялись, что им удастся выжить. Однако на некоторые площадки приезжали бульдозеры, сносили старье до основания, чтобы потом на месте обветшалых строений возвести нечто совершенно новое.
Именно такое строение находилось по адресу Дес-Плейнс-Роуд, 1483.
Приземистое по сравнению с соседними домами, оно было всего лишь трехэтажным, а его площадь составляла самое большее тысячу квадратных метров. Если присмотреться, можно было заметить, что оригинальная красно-кирпичная облицовка во многих местах обвалилась, но по большей части ее не было видно под многими слоями краски — цвета варьировались от зеленого и желтого до белого. Почти все окна на первом этаже были либо заколочены, либо разбиты; на втором и на третьем этажах они выглядели немногим лучше.
Когда-то здание, наверное, горделиво высилось на фоне окружающих домишек, но история отнеслась к нему немилосердно. Это здание пережило худшие времена. В годы сухого закона здесь окопались гангстеры, которые, забаррикадировавшись на верхних этажах, отстреливались от полицейских. Склад был свидетелем рождения города и уцелел во время Большого чикагского пожара, в то время как соседние здания сгорели дотла. Портер уверял, что до сих пор чувствует запах гари в этом квартале, хотя за сто зим запах давно должен был выветриться.
Единственная вывеска на крыше выцвела и потускнела; деревянные буквы извещали, что здесь находился склад типографии «Малифакс». Вот и все, что осталось от прежней славы.
— Не на что смотреть, — заметил Нэш, сидевший на пассажирском месте «чарджера» Портера.
