Миссис Картер впилась пальцами в каркас раскладушки; пальцы ее побелели от напряжения. Она с трудом втягивала в себя воздух. Я и раньше слышал выражение «глаза вылезли из орбит», но до той секунды никогда не видел этого. Ее глаза в самом деле вылезали; еще немного — и совсем выскочат.
Потом я вспомнил про воду.
— Отец, смотри, что сейчас будет! — Я осторожно наклонил стакан и налил на донышко салатницы немного воды. Она стекла вниз и растеклась в том месте, где пластик касался кожи. Не прошло и секунды, как наш пленник почуял воду — он прибежал на то место и попытался просунуть мордочку наружу. Правда, до воды крыса дотянуться не могла; отец плотно приклеил импровизированный купол. Мне показалось, что это разозлило крысу, и она начала скрести коготками живот миссис Картер, не обращая внимания на ее истошные вопли. Как же она кричала! Мне показалось, что укус был болезненным, но…
— Вот молодец! — Отец взъерошил мне волосы и повернулся к миссис Картер: — Понимаешь, Лайза, я знал, что она все время ходит к вам в дом, иногда пропадает там часами, а когда возвращается домой, от нее пахнет сексом. Она возвращается домой, и от нее пахнет грязным сексом, но она улыбается мне, как будто ничего не произошло, как будто она не сделала ничего плохого! Но нам обоим известно, что это не так, верно? По-моему, мы все знаем, что у нас здесь творится. Когда она убила его, она хотела защитить не тебя, а себя. Я прав?
По-моему, миссис Картер не слышала ни слова. Она резко, судорожно, со свистом втягивала воздух. Он проходил с трудом, потому что в горле у нее стояли слезы и слизь. Глаза смотрели в одну точку на потолке; больше она не видела ни меня, ни отца.
— По-моему, у нее шок, — заметил я.
Зверек перестал скрестись, хотя и успел как следует расцарапать миссис Картер живот. Все ранки, за исключением последнего укуса, были неглубокими, зато их было много. Место, рядом с которым я пролил воду, было исцарапано сплошь, как будто кто-то кромсал ей живот бритвой.
Отец отлепил клейкую ленту, снял салатницу и отшвырнул вместе с крысой в дальний угол подвала.
— Проклятый грызун… дело зашло слишком далеко, — буркнул он. — Дай-ка мне… — Он кивнул на стакан с водой у меня в руке. Я дал ему стакан; он выплеснул воду в лицо миссис Картер. Судорожные вдохи и всхлипы прекратились; она смотрела на нас и визжала.
Отец влепил ей пощечину; от его ладони у нее на лице остался красный след. Она замолчала, но ее тело сотрясалось.
— Нечего притворяться; тебе было вовсе не так больно. — Он ткнул в рану бумажным пакетом. — Видишь? Всего лишь маленькая царапина, не о чем говорить. — Он снова склонился над ней и прижал губы к самому ее уху: — Если бы я хотел сделать тебе больно — то есть по-настоящему больно, — я бы поступил гораздо хуже. Однажды я освежевал одному человеку пальцы. Срезал с них кожу до самой кости. Сначала снял полосу посередине, потом двинулся ниже. С первым пальцем провозился почти час. Но он уже через несколько минут готов был потерять сознание, поэтому я сделал ему укол адреналина. Укол не только разбудил его, но и усилил боль. — Он погладил миссис Картер по руке. Она пробовала отдернуться, но ей мешал наручник. — Кстати, тебе известно, что в человеческой кисти двадцать девять костей? Есть большие, есть маленькие. И каждую из них можно сломать. Не уверен, способен ли он был многое чувствовать после того, как я срезал с него почти всю кожу, мясо и сухожилия, но он очень вопил. Наверное, если я начну то же самое делать с тобой, если буду по одному обдирать тебе пальцы, ты быстро скажешь мне правду. Тебе так не кажется? — Он провел пальцем по тыльной стороне ее ладони и запястью, а потом сильно ущипнул ее. — Наверное, если начать резать в нужном месте, например вот тут, а потом пойти вот так, мне бы удалось стащить с твоей руки кожу, как перчатку. Правда, тут нужно проявлять осторожность, чтобы не задеть вену, но мне кажется, у меня получится. — Он повернулся ко мне. — Как думаешь, приятель? Может, попробуем?
Я снова вспомнил ту фотографию.
Отец зажал ладонью рану на животе миссис Картер, только она не закричала. Глаза у нее закатились, я увидел белки, голова бессильно перекатилась набок.
— Она умерла?
Отец дотронулся до ее шеи.
— Нет, потеряла сознание. Наверное, так и должно было случиться. — Он встал и направился к лестнице. — Можешь развязать ее, только наручники оставь. Потом поднимайся и ложись спать. Ночь выдалась долгая. А мне нужно поговорить с твоей матерью.
— А как же крыса? — крикнул я ему вслед. Но он ушел, и я остался наедине с нашей гостьей.
50
Эмори — день второй, 8.06
«Малышка! Просыпайся скорее. Столько спать вредно для здоровья, очень вредно».
Эмори рассеянно шлепнула рукой в воздухе, стараясь развеять густой туман, накрывший ее мысли. Она с трудом разлепила глаза, но ничего не увидела. Понимала, что глаза у нее открыты, только потому, что от холодного воздуха их защипало, и она поспешила снова зажмуриться. Когда-то, для работы по естествознанию в шестом классе, она изучала абсолютную темноту и узнала, что без света ничего не видят даже такие животные, как кошки. Некоторые звери видят в сумерках гораздо лучше человека и потому получают преимущество, но, если света нет совсем, люди и животные находятся примерно в равных условиях. В полной темноте все животные (в том числе, кстати, и люди) полагаются на другие органы чувств. Однако преимущество остается у тех животных, у которых есть усы, потому что с их помощью они исследуют свое окружение. Кроме того, Эмори вспомнила кое-что любопытное: если помахать собственной рукой перед глазами, даже в абсолютной темноте, мозг дает сигнал, и человеку кажется, будто он видит свою руку. Мозг приблизительно определяет положение руки в пространстве и создает иллюзию зрения.
Эмори помахала рукой перед глазами, но не увидела ничего.
Кто-то держал ее, не давая встать! Кто-то давил ей на спину и прижимал к бетонному полу. «Господи, не дай ему забрать у меня глаза! Не дай ему забрать у меня язык!» Она готовилась к боли, готовилась к тому, что нож вонзится ей в роговицу и вырежет глаза или рука схватит ее за горло и сдавит, чтобы она открыла рот, и тогда…
«Расслабься, дорогуша; это просто каталка. Разве не помнишь? Металлическое чудовище упало на тебя, когда ты пыталась лакать воду из лужи, как бродячая собака».
Она все вспомнила. Память вернулась одной вспышкой, за которой последовала боль в виске, такая сильная, что ей показалось, будто она снова теряет сознание. Эмори ощупала свой лоб; пальцы сделались липкими от крови.
«Ты хотя бы попила, прежде чем на тебя обрушилась такая тяжесть, дорогая? Не знаю, как ты, а у меня в горле пересохло».
Судя по состоянию ее горла, попить она не успела.
Сначала запястье не болело; она ничего не чувствовала, пока не сменила положение и не попыталась выбраться из-под каталки, но потом боль очень быстро вернулась. Ей показалось, будто кисть отделяется от руки; наручники врезались в кожу до самой кости, как зверь с острыми клыками. Она попробовала закричать, но из ее горла вырвался лишь слабый стон.
