– Участковый сидит… – начал было дежурный, но человек в фуфайке уже шел по коридору.
Он знал без подсказок, где сидит участковый. Третья дверь справа. В конце коридора камера, транслирующая изображение на монитор в дежурке. Но толстяк настолько ленив, что вряд ли следит за камерами.
Тем лучше для Азата. Хусаинов запустил правую руку в карман, просунул пальцы дальше, в прореху. За подкладкой коснулся тяжелого кастета, сделанного несколькими днями ранее у себя в кочегарке. Зафиксировав кастет на руке, левой открыл дверь – рывком, без стука, тут же шагнул к сидящему за столом участковому.
– Стучаться тебя не учи…
Кулак с поблёскивающим кастетом прилетел точно в живот вскочившему из-за стола человеку, тот повалился обратно в кресло, ткнулся лицом в разложенные на столе бумаги, захрипел.
Азат не торопился. Он спокойно закрыл дверь, прошел к столу, взял с него связку ключей и запер кабинет изнутри.
Закончив приготовления, сел напротив участкового, дышащего часто, с хрипами и свистом, словно выброшенная на мелководье рыба.
– Продышись, Паша, – зло осклабился Хусаинов, – носом попробуй. Сейчас отпустит.
Участковый, выпучив глаза, принялся оттягивать ворот форменной рубахи, ослабил узел галстука.
– И не вздумай орать, – предупредил Азат, поигрывая кастетом.
Хозяин кабинета и не собирался звать на помощь. Он лишь теперь, спустя пару минут после удара, красный как рак, впервые вздохнул полной грудью и со страхом посмотрел на Азата.
– Ты знаешь, зачем я пришел, – спокойно пояснил Хусаинов.
Он не спрашивал – констатировал факт. Устинов отрицательно мотнул головой.
– Знаешь… Я разговаривал с матерью Коли Горюнова. Она сказала, что последним, с кем ребята общались, был ты. Так?
Рука с кастетом коснулась стола, громко клацнув о лакированную поверхность.
– Они просили помочь… – Участковый выпрямился в кресле. – Ох, блин… Азат, зачем так бить-то?
– Куда они пошли от тебя?
Участковый потупился.
– Куда, Устинов?
– Они оружие просили, – наконец выдал участковый, – хотели купить пистолет.
– А ты?
– А что я? Пообещал закрыть их на пятнадцать суток, если ещё раз о таком заикнутся.
Азат немного помолчал, опустив голову, потом вскинулся, волосы упали на лоб немытыми, липкими прядями:
– Рамиль дома не ночевал. Значит, они уже могут быть в пути.
Глаза Устинова забегали, он облизнул пересохшие губы, метнул короткий взгляд на край стола. Там, под столешницей, чернела тревожная кнопка. Нужно лишь коснуться спасительного пластика…
– Сука, только нажми, – пресёк его план голос татарина. – Мне нужно знать, на какой машине они могли поехать, кто, кроме Рамиля и Горюнова, с ними.
– Да не знаю я! – не то простонал, не то проныл участковый, – они спрашивали, что нужно с собой брать, какие вещи, еду. Ну, про аптечку…
– И ты, мразь такая, им об этом рассказал? Взрослый ведь мужик, а ведёшь себя, как идиот.
– Да откуда я знал, что они решатся! – едва не закричал участковый, незаметно, как ему казалось, переместившись к тревожной кнопке.
Но Хусаинов уже поднялся со стула. Его сын с несколькими приятелями-студентами пропали минувшим вечером. Не пришли ночевать. Перебрав вещи в комнате сына, вернувшийся со смены Азат понял: мальчик взял с собой запас тёплой одежды, штормовку, подаренный Азатом нож – трофей с чеченской войны. Значит, и вправду ушел. А они с женой не верили, что сын мог воплотить в жизнь свои подростковые угрозы…
– Не лезьте в мою жизнь! – кричал мальчик. – Как хочу, так и живу! Я вообще могу уйти в Зону сталкером!
В последнее время Рамиль с друзьями все уши прожужжали родителям о Зоне отчуждения и сталкерах. Началось с того, что с Рубежа Зоны вернулся в Казань брат их тренера по греко-римской борьбе, побывавший там в командировке, и навешал юнцам лапши на уши, дескать, в Зоне становятся настоящими мужчинами, надо испытать себя. Как теперь оказалось, подростки готовились. Как минимум двое – Рамиль Хусаинов и Коля Горюнов собирали рюкзаки. А Устинов заливался соловьём: «В Зоне вы станете крутыми парнями…» Тварь. Сам, небось, отсиживался в Надеждинске, в комендатуре, бумажки перекладывал, а пацанам головы задурил.
– Сядь! – грозно зашипел Хусаинов. – Бери телефон, звони на пост ГАИ, спрашивай, какие машины шли сегодня, требуй записи.
– Не дадут они вот так, сразу.
– Тогда предлагай варианты, как узнать, на какой машине поехали.
Участковый глупо хлопал глазами.
– Ну!
– Я… Я не знаю. Надо их перехватывать на Рубеже, уже в Надеждинске. Блин, откуда я знал, что на мои байки поведутся… Я же брату, в основном, заливал, а он своим греко-римским этим рассказывал…
Азат презрительно сплюнул:
– Звони на Рубеж.
Потребовалось не больше пяти минут, чтобы заикающийся Устинов позвонил в закрытый город Надеждинск своему приятелю, сообщил тому, чтобы был готов перехватить машину с мчащими в Зону малолетками.
Положив трубку, с опаской поглядел на Азата.
– Ствол давай.
– Какой ствол? – не понял Устинов.
– Трофейный. Мне сын говорил, ты привёз из Зоны пистолет.
– Да я так, выпенд…
– Ствол сюда, тварь! – Азат опустил кастет на лежавшую поверх стола ладонь участкового. Тот открыл рот в беззвучном вопле.
– В сейфе… В сейфе. Сейчас…
Потянулся к старому, покрашенному белой эмалью сейфу, загремел ключами и выудил оттуда небольшой, аккуратный пистолет Макарова.
– Ты же не собираешься сам в Надеждинск ехать?
Хусаинов промолчал. Поднял со стола пистолет, выщелкнул магазин, передёрнул затвор.
– Где патроны?
– Так… не было.
– На два магазина отсыпь.
– Ты чё, Хусаинов… как же я отчитываться за них буду?
– Скажешь, отстреливался. От поклонников.
Хусаинов вновь поиграл кастетом, и это возымело эффект. В его карман ссыпалось два десятка промасленных патронов.
– Ты бы не шатался с оружием по отделу, – словно советуя товарищу, заискивающе произнёс участковый.
Азат молча прошел к двери, отпер замок и бросил связку ключей Устинову.
– Если нажмёшь кнопку, я тебя пристрелю. Веришь?
Бледный, как полотно, участковый выдавил короткое, испуганное: «Д-да».
Из гулко отзывающегося на шаги, словно брошенного, здания ОВД Хусаинов вышел без проблем. Привязался у турникета белобрысый дежурный, просивший расписаться в журнале, но татарин лишь отмахнулся – не до тебя, сгинь. И вышел под пронизывающий ветер и нудную морось октября. За ремнём, под свитером, притаился пистолет, ждущий своего часа.
