– Я боялась, что ты не очнёшься, – прошептала Вика.
– А я боялся, что не очнёшься ты, – Фрегат захохотал, но потом вдруг болезненно скривился.
– Что такое?
– Не смог удалить пулю, – прокомментировал он. – Артефакт залечил раны, но кусок свинца ещё где-то в моём животе.
– Лёша, это опасно?
Фрегат не стал лгать:
– Да, есть вероятность, что эта штука застряла в кишечнике или каком-то органе, и тогда я скоро откину копыта.
– Я могу вызвать сюда людей Иванова, – решительно заявила девушка, – у него есть хирурги, которые помогут.
– Нет-нет, никакого Иванова, – Фрегат тяжело поднялся на ноги. – Сейчас ты зарядишь артефакт от аномалии снаружи, а потом мы повторим процедуру.
– Хочешь, чтобы я распорола тебе живот и нашла в нём пулю? – она содрогнулась от одной мысли о подобном.
Фрегат кивнул.
– Только сначала заколотим окно в алтаре, иначе к нам залезут мутанты… Да не бойся ты так. Если нервничаешь, можно хлопнуть водки.
Вика вновь плакала. Так же тихо и слёзно.
– Я всё сделаю. Слышишь! Я, если надо, всего тебя разрежу и достану эту пулю. Лишь бы ты выжил. А потом мы уйдём отсюда. Навсегда. И будем счастливы!
Фрегат вновь кивнул. Вот такой настрой Вики ему нравился.
Девушка тем временем подошла к мертвецу с отгрызенными пальцами, перевернула его без всякой брезгливости и сообщила:
– Я знаю его… Это один из людей Виктора, Кастор.
– Тот самый напарник Журавлёва, что ли? Который погиб несколько лет назад?
– Он, как Юргенс, – любитель умирать понарошку, – возразила Вика, – не погиб, просто стал одним из людей Хозяев… И, знаешь, кажется, убив его, мы искупили хотя бы часть наших грехов.
– А ты никогда не думала, что в Зоне можно построить храм? – вдруг спросил сталкер.
– Православный?
– Не важно, можно мечеть или кирху. Главное – храм.
Вика не ответила.
– Ладно, давай поищем гвозди и молоток… А потом будем доставать пулю. Ты спрашивала, всё ли у нас получится? Думаю, да. После таких испытаний либо становятся единым целым, либо разочаровываются друг в друге. Ты во мне разочарована?
– Ничуть.
– И я в тебе не разочарован. К тому же впервые за долгие годы я не разочарован в себе.
Глава 14
В подвале темно и сыро. Гулкая пустота. Слышно, как капает вода где-то в противоположной части помещения. Лишь конус света от фонаря доказывает, что сталкер Жура ещё жив.
Кап-кап-кап… хлю-юп.
И каждое противное «кап» отдаётся где-то внутри черепа булькающим эхом «ка-а-ап».
Мишка Верещагин – мой друг и сослуживец – сидит в нескольких метрах поодаль на перевёрнутом ржавом ведре. У его ног валяется фонарь, и я вижу измазанные в грязи берцы, камуфляжные штаны. Дальше, там, где свет фонаря истончается, – скрытое в полумраке лицо. Голос Мишки ни с чем не перепутать. Низкий, прокуренный. Он говорит, делает знакомые жесты. В свете фонаря то и дело возникают его обожженные руки, между пальцами сталкер крутит пулемётный патрон. Остроносый и смертоносный, взятый трофеем с тела «легионовского» пулемётчика во время первого выхода за Рубеж.
– Рад меня видеть, Сань?
Я отрицательно мотаю головой. Рад ли видеть старого друга? Нет-нет-нет! Вся беда в том, что Верещагин погиб прошлой осенью.
– Ты не реален…
– Ошибаешься. Реален. Как ты и твои друзья.
Я не вижу его всегдашней широкой улыбки, но по изменившемуся тону голоса понимаю – улыбается. И «р» он произносит со свойственным лишь ему рычанием.
– Ты – не Верещагин…
– Может быть, – охотно соглашается собеседник и на мгновение перестаёт крутить в пальцах патрон. – Я – твоя совесть. Думаешь, ты герой, Сань?
Я снова отрицательно мотаю головой, вытряхивая из черепа неприятный звон.
– Не герой? А хочешь, я расскажу тебе о гибели профессора Шилова, о Клапане и Баксе? Хочешь?
– Откуда ты знаешь?! – хриплю я, пытаясь подняться с пола, но тело не слушается.
– Ты мне рассказал. Всё. Даже больше, чем знаешь о себе сам. Мальчик Саша, который не нашел себе места в реальном мире и пришел в Зону искать счастья… Здесь ты прижился, но я бы назвал твоё везение и попытки изменить мир болезнью. «Синдром героя»… – Верещагин захихикал.
– Я знаю, ты – мутант! Вы с Кастором спелись, сволочи!..
– Нет-нет, я – твоя совесть… Сдайся, перестань бороться и подчинись… Перестань спрашивать, кто я. Поверь, что я – твой друг.
– Зачем?
– Ты должен впустить меня в свой разум… Твой друг Спам поверил, что я – его наставник Артист, Монгол поверил, что я – его сын. Но ты упорствуешь.
– Хрена с два ты заберёшься в мои мозги… сраный псионик.
Голос лже-Верещагина вновь стал рычащим.
– Посмотр-р-рим…
Из последних сил я повернул голову вправо, куда смотрел горячей мордой фонарь. В его свете успел увидеть безвольно сидящего, привалившись к стене, сталкера Монгола. Ну же, Монгол, подъём! Я долго не продержусь…
А потом в помещение ворвались люди. Двое. Они вошли, и сидящий на стуле Верещагин вдруг растворился в воздухе, словно ночной кошмар.
– Саня! – меня трясли за плечи, пару раз врезали по лицу открытой ладонью, – очнись!
– Это отходняк после псионика, – послышался другой голос, – сейчас очухается…
* * *
Испуганные, потерянные, мы сидели в основном корпусе сектантского лагеря. События последних часов вымотали всех троих. Мы больше не были теми сталкерами, что вошли в лагерь «Ветра». Чудовищный мутант, профессор Дугин прожевал и выплюнул сознание каждого.
Батрак рассказал нам, как вместе с двумя молодыми анархистами попал в лапы псионика и как вынужден был неделями сидеть в подземелье.
Потом мы молчали. Все. Долго.
– Мужики, – нарушил он затянувшуюся паузу, – что будем делать?
Мы со Спамом отрешенно глядели не на него даже – сквозь него.
– Надо похоронить погибших, – нашелся Монгол.
Он всегда был сильнее прочих и физически, и морально. Титановой прочности нервы и сильная воля, которую пытался согнуть, искорёжить мутант. Но и мутанту далеко не всё удалось.
– А что, если придут ещё сектанты, или мутанты заявятся? – заволновался сталкер.
– Хороним, – сказал, как отрезал, Хусаинов, тяжело прошел по фойе и пнул лежащее у входа тело Дугина, – этого тоже.
– С хера ли его? – возмутился я.
