* * *
Побудка на рассвете. Собираю острием ножа росу с травы. Капучино а-ля Побережье Парусов. Съедаю кусочек мяса, полпалочки халвы и финик.
А потом покидаю свою котловинку и отправляюсь наверх.
Сижу на вершине как раз перед восходом солнца.
Время для утренней экскурсии, осмотра окрестностей в первых лучах солнца и планирование действий на ближайшие шестнадцать часов. Действий рациональных и осмысленных.
Всходит солнце. Прекрасный момент, когда первый оранжевый лучик солнца пробивается сквозь вершины и обрисовывает передо мной панораму горной цепи.
Это полное безумие.
Меня обучали именно под таким углом, чтобы я не сошел с ума, глядя на детей, превращенных в боевые машины, что выглядят как адские карлики. Чтобы не ел себя поедом, вспоминая, как печь говорит человеческим голосом, или когда законы физики отправляются на прогулку.
Но все это – проблема масштаба.
Я смотрю на гору, встающую над длинной и широкой равниной, и чувствую пустоту. Что-то вроде контрольной картинки или сообщения panic screen. «Разум выполнил недопустимую операцию и будет закрыт. Если проблема будет повторяться, обратитесь к производителю».
Я вижу гору, узкую, встающую ласковыми линиями до того самого места, где ее обрезало словно ножом, а на вершине стоит идеальный сверкающий шар размером с административное здание. Если считать от основания, во всем этом метров шестьсот. Шар стоит на воде. Воде, которая неторопливо вращает его и омывает поверхность, а потом вытекает на пять сторон водопадами.
Я вижу вершину – как конус. Идеальный островерхий конус, пробивающий в половине высоты еще один шар, словно глобус размером со стадион и в лигу диаметром.
Они не все геометричны, но почти всякая вершина – скульптура. Целенаправленные, титанические формы без следов обработки.
А в долине видны еще какие-то более безумные абрисы, хотя и значительно меньших размеров, напоминающие фонтаны, дома и беседки; среди них снует туман.
У меня открыт рот, вытаращены глаза, и я молчу.
Молчу внутри и снаружи себя.
Внезапно я вспоминаю, каким образом можно прервать галлюцинацию.
Невозможно.
А значит – я отравлен.
Здесь что-то в воздухе.
Но рука моя выглядит как рука.
Стайка птиц, пролетающих ниже, не превращается на моих глазах в лещей или блинчики. Растущие вокруг кусты и травы тоже в совершенном согласии с «Атласом определения флоры Северного Континента».
Когда нечто не имеет права существовать, но все же существует, я принимаю это к сведению и не задаюсь вопросами «как» и «почему». Так уж я обучен.
Я спускаюсь в эту долину.
Длинной, овальной выпуклой гранью, что тянется пониже наклонной нависающей над долиной скалы.
Гора, которой я схожу в долину, тянется пологим снижающимся хребтом каких-то полкилометра.
Скользко.
Пригодились бы крюки и ледоруб.
Через некоторое время туманы внизу немного расступаются, и я вижу, как они текут долиной, словно реки, скользя между хребтами и соединяясь в один долгий поток. Несмотря на это, начинает развидняться. Встает солнце.
Я смотрю, куда направляюсь, и внезапно останавливаюсь в остолбенении.
Потому что отчетливо вижу, куда направляюсь: к стопе.
Стройной женской стопе, плоско лежащей на земле перед вытянутой вперед ногой. К стопе длиной каких-то сто пятьдесят метров.
А иду я – по руке.
И приближаюсь к локтю. К локтю, что упирается в колено.
Каменный мост, соединяющий две вершины пониже, – предплечья, лежащие друг рядом с другом. Я иду по телу гигантской женщины, что сидит с вытянутыми вперед ногами, свешенной вниз головой и локтями, упертыми в колени.
Подхожу очень осторожно, насколько возможно по округлой поверхности, и заглядываю вниз.
Вижу гигантские круглые груди, увенчанные сосками размером с приземистые несколькометровые угловые башни. Склоненное лицо отсюда не очень хорошо видно. У девушки опущена голова, опирающаяся на руку, и она смотрит вниз.
Худший момент спуска – переход ладонью. Тут отвесно, нужно осторожно соскальзывать с фаланги на фалангу. К счастью, средний палец и мизинец немного оттопыриваются и создают почти ступеньки. Восьмиметровые ступеньки, но хоть так.
Я чувствую себя Гулливером, хотя с женщиной таких размеров и Гулливер не совладает. На ее ладони можно было б разыграть баскетбольный матч, да еще и разместить зрителей.
Счастье, что она сидит, далеко вытянув ноги. Таким-то образом, спуск по голени опасен, но возможен.
Путешествие завершается сходом с пальцев стопы. Оказывается, ноготь мизинца не ниже остальных пальцев, и что с его поверхности, на которой можно было б припарковать пару автомобилей, до земли – три хороших этажа.
Я схожу желобом между пальцами. И оказываюсь в безумной долине, окруженной странными памятниками. У стоп девушки, что уселась и свесила голову на сплетенные руки.
Счастье, что она сидит. Сейчас в ней метров четыреста до макушки. Когда встанет – будет в ней с километр.
Я чувствую настрой безумия, пропитывающий всю долину, и мне кажется, что меня ждет непростой день.
На всякий случай я активирую цифрал.
* * *
Он решил, что не откажется прогуляться по котловинке, которую создавали ноги девушки, накрытые сверху головой и сплетенными руками.
– Я устал, моя дорогая, – заявил Драккайнен. – Мне очень нравятся длинные ноги, но по твоим я спускался полтора часа. Это, полагаю, перебор.
Под вздымающимся в двухстах метрах выше гигантским лицом находилось круглое озерцо, в которое сверху, журча, падала вода. Вытекала из уголков глаз.
– Ну это тоже перебор, – крикнул Драккайнен. – Сколько нужно реветь, чтобы у тебя выросли пятиметровые сталактиты из носа? Миллион лет? Что за истеричка! Возьми себя в руки, девушка. Утри свои сталактиты и улыбнись.
Он обошел озерцо и посмотрел вдоль ног.
– Я так и знал. Достойный удивления реализм. Однако большая же у тебя пещера! – крикнул он, желая вызвать эхо. – Теперь я должен идти, но на обратном пути навещу тебя. Всегда любил пещеры.
* * *
Дно долины было плоским. Там росли трава и деревья, ее прорезали ручьи, разливаясь круглыми запрудами. Но только это и выглядело нормальным.
Ненормальными были, например, длинные реки тумана, что текли через долину.
Холодного тумана, наполненного меняющими форму созданиями, которых он видел термозрением.
За поросшими лесом холмами маячили какие-то застройки. Но не обычные деревянные дома из бревен, к которым он привык. Клубневидные строения – не то гигантские дыни, не то амбары, не то пузатые кувшины.
