Я соскакиваю с коня и осторожно подхожу к ближайшему дому. Лук держу в свободно свисающей руке, придерживая стрелу пальцами. Достаточно ухватить второй рукой за тетиву – и можно стрелять.
Мне не нравится тишина и это место.
Активирую цифрал.
* * *
Он умел двигаться совершенно бесшумно. Вороны расступались неохотно, некоторые при виде его взлетали, махая тяжелыми крыльями. Но за стрельчатой аркой входа была лишь темнота, запах падали и мокрой земли, что покрывала тонким слоем каменный пол.
И кипа прогнивших костей посреди округлого помещения. Перемешанных будто кривые пожелтевшие палки. Остатки бурой тряпки, грязно-желтый шар черепа.
В соседнем доме было то же самое, но костей несколько больше. Драккайнен решил, что это подобие кладбища.
В усиленном цифралом зрении были видны поблекшие полихромные рисунки, покрывавшие стены, и свежие рунические знаки, начертанные охрой либо кровью.
– Ну, получается, я попал на кладбище, – проворчал Странник, вышагивая спиральной улочкой между склепами. Середину некрополя обозначала округлая каменная плита, поросшая выстреливающими на несколько метров вверх, к небу, шипами.
В одном из склепов он нашел скелет, сидящий на полу: у него сохранились засохшие сухожилия и остатки кожи. В других были лишь кипы костей, еще в двух нашли успокоение высохшие, как мумии, трупы. Вороны собирались перед теми склепами и клубились внутри, выклевывая остатки мяса. Он разогнал их, хотя те не слишком боялись. Двое поднялись в воздух и уселись на крыше, остальные разлетелись с гневным карканьем. Он не слишком агрессивен к ним. Размах крыльев у воронов был с полтора метра, клюв каждого выглядел словно острие кирки и был длиннее ладони.
Очередной труп во вполне приличном состоянии. Сидел в той позе, что и остальные посреди помещения: со скрещенными ногами, руками, упертыми в колени, и ладонями, направленными вверх. На затылке у него даже остались длинные седые волосы – как небрежно содранный скальп.
Странник заглянул внутрь, и труп внезапно раскрыл глаза. Налитые кровью, покрытые бельмами и мутные, точно молоко с кровью. Драккайнен отскочил назад, натягивая лук и чувствуя, как гиперадреналин ударяет в его вены.
Человек раскрыл рот и издал хриплый крик, напоминающий карканье, после чего снова сделался недвижим.
Драккайнен выдохнул, медленно ослабил тетиву и некоторое время массировал руки, пережидая, пока горючее перестанет кружить в его крови.
– Ну ты, братишка, меня и напугал, – сказал он. – Кто ты такой? Больной? Помощь нужна?
Ничего.
– Хочешь есть?
Ничего.
Пугающе худой человек не отозвался и не отреагировал, даже когда Драккайнен ухватил его за плечо. Под невозможно грязными и сопревшими тряпками он казался пустым, словно восковая отливка.
Пульс у него бился слабо, но ощутимо. Единственным признаком жизни было редкое, медленное дыхание.
– Кататоник, – вынес вердикт Драккайнен. – Кладбище кататоников. Что за страна!
Смеркалось.
– Или возвращаемся на дорогу и ночуем подле моста, или остаемся здесь, – сказал он коню. – И кажется мне, что здесь путь напрямик. По крайней мере, если смотреть с этого холма. Река течет туда и делает петлю, а мы хотим добраться до устья, к порту. Этот пусть себе сидит. Он ведь никому не мешает, а я – не странствующий психиатр.
Ядран фыркнул и издал протяжное урчание.
– Значит, решено.
Некоторые дома были совершенно пустыми. Драккайнен подмел каменные плиты пола пучком веток, принес себе кучу сушняка.
– Однако умнее спать во дворе, – сказал, рубя ветки мечом и складывая костерок. – Не могу сказать, почему так. Нет, духов я не боюсь. И скажу тебе по секрету отчего. Дело в том, что духов не бывает.
И все же ему не хотелось спать внутри странного здания со шпилем. Он сидел, глядя на огонь, и слушал раздающееся время от времени хоральное карканье воронов с другого конца поселения.
Наконец он заснул, завернувшись в попону и не сводя глаз с углей.
Рядом стоял его конь, обгрызал мясистые листья с куста и, прядя ушами, глядел во тьму. Перед сном Драккайнен уперся лбом в конскую башку.
«Плохое место, – думал Ядран. – Место смерти. Вуко спит. Ядран следит. Плохое место. Ядран будет кусать и бить копытом. Кто-то придет – Ядран убьет. Вуко спит».
* * *
Сидят вокруг меня по-турецки, с руками, упертыми в колени, и ладонями, обращенными к небу. Смотрят на меня налитыми кровью, мутными, слепыми глазами. Сидят и вонзают в меня слепой взгляд, не обращая внимания на воронов, что рвут их тела.
– Тело – се тлен, – шепчет один. Его голос звучит как шелест сухих кладбищенских листьев. – Душа – се тлен. Тебе нужно быть вороном, чтобы взлететь в небо.
– Вот еще один пришел красть песни, – это следующий, он уже почти скелет. – Блуждаешь. Идешь по спирали, в никуда. Ты сам должен сделаться песнью.
– Дорога ведет внутрь, а не наружу. Но это глупец – Странствующий Ночью. Пришел извне и уйдет вовне.
– Приходят сюда за песнями. Хотят деять. Но это место, в котором деяния прекращаются. В котором прекращается все.
– Ты вор. Для чего ты нарушаешь покой Воронова Града? Мы – мудрецы. Песенники. Мы заняты. Здесь мы перестаем быть. Отчего ты нам мешаешь?
Протягивает руку и вырывает мой глаз. Показывает его плавающим в ладони, как разбитое яйцо.
– Столько-то стоит знание. Тот, кто желает деять, должен научиться смотреть внутрь.
Сам он совершенно слеп.
– Видишь? – спрашивает. – Один я отдал, чтобы деять. Второй – чтобы деять перестать. Отдал его воронам.
Я пробуждаюсь, словно по сигналу тревоги. Хмурый рассвет. Даже, скорее, посиневшая на востоке ночь. Я трезв и готов действовать. Не знаю, из-за кошмара или остерегающего ворчания Ядрана. Пиктограммы боевого состояния в мгновение ока пролетают перед моим внутренним взором, как голографические elirium tremens.
* * *
Драккайнен бесшумно поднялся, с луком в руке, и пошел, крадучись, к коню; оперся о его теплый косматый бок. Конь повернул к нему башку, и они соприкоснулись лбами.
«Человек и осел, – подумал конь. – За хребтом. Не видно. Идет. Не боится. Он врет. И знает, что мы здесь».
– Лежи, – шепнул Драккайнен.
Присел на корточки и упер ладонь с луком в колено. Конь подогнул ноги и исчез в высокой траве, послушно вытянув шею и как-то по-драконьи уложив голову челюстью к земле. «Земной конь так не сумел бы», – подумал Странник.
В термозрении вороны, сидящие на островерхих крышах, светились как неоновые попугаи, а дома торчали вокруг словно драконьи зубы. Был слышен скрип плохо смазанных осей. Из-за пригорка показалось желто-оранжевое пятно в форме шишковатой башки животного, похожего на окапи или миниатюрного жирафа. За ним – двухколесная тележка, рядом с которой ступал низенький человечек в кожаной шляпе с большими полями и ел сваренное вкрутую яйцо.
