Потом я вернулся в беседку и вытащил свирель. Нужно было сочинить для моих зверьков совершенно новые песни.
И я чувствовал, что осталось мало времени.
Сперва я вызвал всех зверюшек. Когда они вприпрыжку сбежались, кувыркаясь и играя, перед моими глазами вдруг встали сцены казни, которые я видел на багровом острове.
Сперва я играл моим зверькам песнь ужаса. Играл им о багровом острове и об идущей оттуда угрозе. О больших, откормленных рыжих тварях, держащих несущие смерть копья. Я вогнал своих зверюшек в остолбенение, а затем и в панику.
Я их успокоил и принялся по очереди играть песни о героизме. О мужественных, свободных быстрейках, которые встают против врагов и обороняют свой остров. О развевающемся над ними желтом стяге, что означал свободу и безопасный дом. Я играл, сколько было сил в груди, вкладывая в игру весь гнев и ужас, которые чувствовал.
Какое-то время мои быстрейки сидели и слушали, как зачарованные, пока сам я под влиянием собственной игры не почувствовал себя отчаянным и мужественным.
Тогда я приказал им приступить к работе.
Огласил, что пришло время войны. Разделил их на группы и выбрал сильнейших из зверюшек, из которых решил сделать основу армии. Остальных отправил на рубку прутов из одеревеневшего тростника, укрепление селения и срывание коры со ствола упавшего дерева.
Мне казалось, что время утекает сквозь пальцы и что у Кимир Зила надо мной серьезное превосходство.
К счастью, с того времени, как нам подарили зверушек, у нас было не много прочих занятий, и мы могли много времени проводить на островах. Кроме того, мы почти не виделись. Пищу принимали отдельно, первый завтрак – кому где придется, а второй – чаще всего на острове.
Кимир Зил посвящал время муштровке своей армии, Чагай – сну в беседке, игре на синтаре и распитию пальмового сока, я же – отчаянной подготовке к обороне острова.
Я знал, что не смогу сформировать такую же армию, как у Кимир Зила, из построенных в четырехугольники быстреек, вооруженных копьями в две ладони длиной. Такая, равная по силам, битва стала бы резней с неясным исходом, и, более того, могло оказаться, что армия моего брата, проводящая все время, обучаясь бою, казням и нападениям на остров Чагая, будет просто-напросто более умелой. Мне требовалось придумать нечто, что дало бы моим зверушкам преимущество.
Во-первых, я приказал моим быстрейкам приготовить пики подлиннее, чуть ли не в локоть длиной, приспособленные к упору в землю. Во-вторых, я возлагал надежду на кору восковца. Зверушки мои сорвали со ствола несколько пластов этой коры, толстой и гибкой. Я намеревался склонить их к разрезанию ее на прямоугольные кусочки, которые, будучи изогнутыми, могли бы превратиться в щиты. Я приказал им тыкать копьями в кору, и оказалось, что тростник не может ее пробить, а заостренный кончик соскальзывает по изгибу.
Однако изготовление щитов оказалось сложным и изматывающим. У быстреек острые зубы, однако они не умеют обгрызать дерево, как бобры. Вырезая щиты, им приходилось часто меняться, пасти их кровоточили, однако я не отказывался от этой идеи и постоянно играл, принуждая к усилиям.
Пытался также научить их высекать огонь, но, хотя на острове и нашлись кремни, это мало помогло. Я понял, что на это жалко тратить время.
Однажды я заметил интересную штуку. Один из моих зверьков нашел на берегу закрытую раковину моллюска и, подняв ее над головой обеими лапками, внезапно метнул ее в дерево. Скорлупа мелькнула в воздухе и лопнула, ударившись о ствол. Я вынул свирель и приказал быстрейке повторить сделанное с подобранной на берегу галькой. Камешек свистнул в воздухе, и я понял, что у меня есть новое оружие.
Вскоре вокруг поселения вырос вал из утрамбованной глины, а на ближайших трех пляжах, скрытых в кустарнике, стояли засеки из заостренных крестовин, соединенные поперечинами, и ждали кучки округлых камешков. На каждом пляже день и ночь, спрятавшись в камышах, сидели зверушки и высматривали врагов. На скрытой от взгляда того, кто мог воспользоваться «длинным глазом», площадке мои сильнейшие из быстреек бегали строем, ощетинившись длинными, в локоть, пиками и прикрытые рядами «щитоносцев». Другая группка метала камешки в дерево – так, что от того отскакивала кора.
Однажды я нашел на берегу выброшенный водой, разлагающийся труп крупной щуки и, поскольку вонючие останки уже не пригодились бы для еды, приказал быстрейкам разрезать их раковинами и отволочь в муравейник. Благодаря этому я получил горсть острых, словно иглы, костей длиной с мой палец, три колючки из плавников и еще несколько фрагментов скелета, что могли пригодиться в качестве оружия. Получили их в большинстве своем «щитоносцы» и «пращники», чтобы иметь хоть что-то для собственной защиты, если строй сломается. Это требовало особых умений, а потому я сидел и играл, выдумывая все более сложные сигналы, а зверьки мои тыкали костяными кинжалами большую привезенную с берега дыню. Я заметил, что они имеют склонность отбрасывать оружие и кидаться на дыню с зубами и когтями. Поэтому, когда я вбил уже в их головки, для чего служат кости, ограничился простыми категорическими сигналами, которые означали что-то вроде: «Атакуй! Коли!»
Все это время я наблюдал за остальными островами. Вокруг беседки Кимир Зила появлялись все новые головы, надетые на колышки, а шерсть на них была как серой, так и рыжей. Я раздумывал над тем, что сделал бы, увидев там головы желтых зверьков, и чувствовал, как меня охватывает ярость.
На острове Чагая изменилось немногое, и, кажется, он даже не заметил исчезновения части зверьков. Однако там появилась одна вещь, которая меня поразила: куча корма, насыпанная на пляже восточного берега. Тогда я понял, что Чагай предпочитает платить дань, в надежде, что Кимир Зил оставит его в покое.
Однажды я осторожно спросил Ремня, что, собственно, нам дозволено в такой игре, а что не дозволено, и можно ли – пусть теоретически – допустить, чтобы между зверями случилось пролитие крови. Он некоторое время молчал, пыхая своей трубкой.
– Однажды ты, быть может, сядешь на Тигриный Трон, – сказал наконец Учитель. – Если тебе удастся завершить великое дело своего рода, Амитрай не будет больше нападать на чужие страны, но предпочтет с ними торговать, обитатели же его станут наслаждаться свободой, которую мы им дадим. Начнут строить – для себя и своих детей, вместо того чтобы уничтожать. Однако может прийти и день, когда появится сильный враг. Прибудут варвары, чтобы уничтожить все, что мы построили, покорить страну, а жителей превратить в рабов. Что тогда ты сделаешь? Кого попросишь, чтобы они прервали развлечения и не допустили пролития крови?
Я ничего не ответил. Но понял, что иного выхода нет. Я мог платить, как Чагай, и ждать, пока старший брат начнет от скуки уничтожать и моих быстреек. Или мог принять бой и победить.
Поэтому я пошел в Комнату Свитков и стал искать вдохновения в писаниях старых кирененских стратегов. Однако я вспомнил падение страны, в которой они обитали. Рассказ, передаваемый в моем роду из поколения в поколение. Рассказ о временах, когда через перевалы Острых гор обрушилась волна амитраев, и тогда то, что мои предки считали великими и победными битвами, оказалось ничего не значащими стычками с отрядами разведчиков. О большой объединенной армии, собранной со всех кланов. О воинах в прекрасных доспехах, на огромных, будто драконы, лошадях, и отрядах вооруженной до зубов пехоты, состоявшей из свободных землепашцев из их родов. О прекраснейшей армии в мире, которую стоптали неисчислимые отряды амитрайской тяжелой пехоты. Простые, низкие, недоедавшие люди в примитивных дешевых доспехах, которых, однако, были тысячи и которые равнодушно умирали под ударами кирененской стали. Предки мои сражались и гибли, каждый убивал десятки врагов, но амитраи все прибывали. Бесконечно. Похожие друг на друга, как фигурки из терракоты, в дешевых кожаных доспехах, прикрываясь деревянными щитами, но ползущие бесконечными рядами, словно муравьи. Не было у них никакой стратегии или мужества. Лишь грохот тысяч пар тяжелых сандалий, тянущийся до горизонта лес копий и бесконечная стена щитов. Они шли и умирали. А защитники бились три дня, тая, словно весенний снег.
