Между прилавками уже приходится проталкиваться. Я осматриваюсь. Все время проверяю сотни лиц вокруг – женских, мужских, белых, медных, с кожей зеленовато-оливковой и сине-голубой, – регистрирую сотни косиц, бород, усов, хвостов, чубов, татуировок; вижу наполненные бронзой, синевой и чернью нечеловеческие глаза, пропуская сквозь уши тысячи слов на нескольких языках. Выслеживаю.
Почти бездумно, но знаю, что довольно услышать знакомое слово или увидеть человеческий глаз с круглой радужкой в обрамлении белка, округлое лицо, нос картошкой или оттопыренные уши.
Места, которые можно принять за стационарные магазины, склады и конторы, находятся там, где дома стоят у самого берега фьорда. Это мрачного вида бревенчатые строения, полные товаров либо заставленные тяжелыми столами. Здесь – резиденции самых серьезных купцов. Они сидят на табуретах перед своими зданиями или на краю помоста, пьют пиво, болтают либо играют в плашки. Единичных рабов, коней и скот покупают на площади. Там правит деталь. Здесь же торгуют стадами, десятками людей и целыми кораблями товаров. Это заметно.
Вот престарелый человек сидит на бочке и смотрит из-под прищуренных век на идущие по реке «волчьи корабли». Соседи его суетятся у прилавков и выкатывают бочки, полные пива, туда, где более всего жаждущих глоток, выкладывают кипы курей и рыб или торгуются за заморские товары. Там сплошные крики и театральность, споры из-за каждого коня и круга воска, из-за каждого комочка благовоний и отшлифованного кинжала. Но там текут медяки, самое большее – тонкие серебряные бляшки. Из рук в руки переходят горсти монет, «раковин», в лучшем случае – марки и шекли.
Здесь по-иному. Этот даже задницу не оторвет. Сидит и обрезает ножичком кусочки сыра. Но достаточно взглянуть на вышитый шелк его кафтана, на сапоги с серебряными украшениями, на пучки охранных амулетов, привезенных со всего мира, на лоснящийся серебром мех, который он подложил себе под зад. Взгляните на выложенные снаружи магазина товары, прикрытые куском сукна, увидьте прекрасно выполненные весы из полированного золота, серебра и кости, что все время у него под рукой. На них взвешивают золото и драгоценные камни. Здесь звенят тяжелые кроны, денары и гвихты.
Посмотрите на скользящих внутри магазина мужчин, ни на миг не откладывающих топоры и не спускающих с него глаз. Позади дома, там, где складируются товары, их еще больше. Хватит и одного свиста.
Взгляните на маленькие сбитые из толстых досок тяжелые двери, покрытые полосами железа и бляхами оковки. Они подперты колышком, а значит – закрываются сами по себе, достаточно пнуть деревяху. Мощные крюки монструозного засова.
Ибо здесь продают целые стада животных, торгуют вывезенными с другого конца мира принцессами, продают регалии и магические мечи. Здесь меняют владельцев целые корабли и фургоны товаров.
Там, на площади, свои дела проворачивают моряки и рулевые. Сюда приходят торговать стирсманы.
Оттого он сидит неподвижно, пока остальной город крутится в поте лица, желая использовать эту единственную в году страду. Осенняя ярмарка. Время, когда «волчьи корабли», наполненные добычей, возвращаются и когда приезжают истосковавшиеся, голодные моряки с поясами, набитыми серебром. Весь город закатывает рукава и бросается зарабатывать. Кто чем сумеет. Котелком, бочкой пива, руками, ртом, дыркой. Всем можно заработать в осеннюю ярмарку.
Лишь эти несколько десятков человек сидят в лучах дневного светила и ждут, пока клиенты сами к ним придут.
Здесь нет отрядов полиции, нет и короля. Высшая власть – именно они, сидящие под стенами на резных табуретах из благовонного дерева. Если кто-то и вправду знает что-то об этом месте – именно они.
Я нахожу корчму. Мрачную будку, перед которой стоит несколько лавок. Они почти пустые. Там, у устья, можно присосаться к бочке пива, размахивая рогом и звеня монетами.
Здесь жбан пива стоит двенадцать «рубленых». Заградительная цена. Равноценна четырем жбанам пива и нескольким бараньим бокам там, подальше.
Наконец: «Хозяин, пива!» Бросаю целую марку.
Покупаю и сажусь, как они, глядя на движущиеся по реке корабли, которые обгоняют друг друга, стараясь не сталкиваться с плывущими на якорную стоянку подле другого берега весельными лодками, полными моряков, и со все большим трудом ищут место для причаливания.
Пиво здесь и вправду намного лучше, но все же это не «Карловацкое», не «Хайнекен», не «Тысское».
Не видно, чем занимаются отдельные купцы. Я сижу и пытаюсь вычислить, кто из них самый богатый. С которым я захотел бы поговорить, будь брошенным в чужую культуру ученым.
Ученые не забрали всех денег со станции. Забыли? Не нуждались в них? Убегали слишком поспешно? Посчитали, что у них достаточно много, и не захотели вспомнить о сундучке нумизматов в лаборатории?
Эти сидящие на побережье люди – элита. Даже если мои лишенцы не искали у них помощи, любая значимая весть должна была до них дойти. А это товар, который я хочу купить.
Попиваю пиво и кривлюсь. Набиваю трубку и поигрываю тяжелым золотым гвихтом. Он размером с пять евро, только раза в три толще. Где-то тридцать граммов золота. Продай я его на mjenjačnicy на Хваре, мог бы на вырученные деньги позволить себе хороший ужин. Или даже два.
Здесь на это можно прожить полгода.
Погано обработанная монета мало пригодна для жонглирования. Я вращаю ее между костяшками пальцев и приказываю ей кувыркаться к мизинцу и назад. Это одно из упражнений, которое, повторяемое до изнеможения, по мнению Левиссона, готовило меня к обучению драке на ножах.
Я обращаю на себя внимание. Это-то мне и нужно.
Никто на меня здесь не нападет. Не на этом берегу, не между изысканными «бутиками» уважаемых купцов.
Корабли крутятся по фьорду все беспомощнее. Крики, нервные маневры на парусах и веслах, проклятия.
Беда, парни, тут – жопа. Придется вытягивать корабли на пляж. Тяжелая работа, но она – ничто по сравнению с тем, как придется их подкапывать и буксировать назад в море. Можете пойти дальше, вверх по реке, но течение там сильнее, а дно – мельче и каменистее. Но это ничего, «волчьи корабли» умеют плавать по мелкой воде и по рекам.
У нас причаливание в сезон – бизнес. Здесь – сплошная партизанщина, наверняка они даже не придумали портовый сбор.
У меня есть время.
Играю с золотой монетой.
Потом оставляю дорогое пиво в жбане и вхожу в одну из контор.
– Да благословят тебя боги, и да не увидят тебя притом, добрый человек, – кричу я и продолжаю поигрывать гвихтом. Оглядываю оригинальное оружие, висящее на стенах; тюки ценных шкурок кажутся призраками снежных лисиц.
В воздухе витает запах каких-то экзотических благовоний и смол.
Он встает и легонько улыбается, пряча ладони в подмышках. Стоит в дверях, загораживая мне путь. В глубине комнаты, за грудой окованных сундуков, два потных и пахнущих свежевыпитым пивом мужика встают с табуретов и стискивают короткие, удобные в тесном бою топоры. Я их вижу. У одного изжога, второй прихрамывает на левую ногу – может, тесный сапог.
