Подгоняют невольников под палубой. Барабан бьет быстрее, весла уходят дальше вперед и энергичнее ударяют в воду.
Видны уже крохотные фигурки людей, бегающих по берегу и по причалу.
Я концентрирую взгляд и вижу, как они вскидывают руки к небу; какая-то женщина в синем платье падает на колени на берегу, в неглубокой воде, и дергает себя за распущенные волосы, кто-то забрел уже по пояс, словно хотел пойти нам навстречу, и, похоже, он что-то кричит.
Не так я представлял себе приветствия. Мне это не нравится, но я ничего не говорю. Мои моряки еще ничего не видят. Слишком далеко. Не видят обломки корабля, затонувшего у самой пристани, с обугленными обрубками, торчащими над водой.
Мы плывем почти час. Начинает веять какой-то легкий ветерок, а потому ставят тот странный фок, похожий на веер, и корабль идет быстрее – на веслах и под парусом.
Когда мы уже в пятидесяти метрах от берега, все уже видят: что-то не так, и смолкают.
Бегающие по берегу люди, как женщины, так и мужчины, одеты в панцири и кольчуги; у женщин юбки закатаны до половины бедра и заткнуты за пояс, они не расстаются с топорами и мечами.
Наконец мы пристаем среди криков, плача, воплей, паданья друг другу в объятия. Женщины и девушки то дергают своих мужчин, то льнут к ним – попеременно.
Я собираю свои вещи, потом свожу Ядрана на берег. Стою скромно сбоку от вопящей толпы, беготни и лающих псов, неловких и коренастых, словно гиены.
Чувствую себя алкоголиком на арабской свадьбе.
Неадекватно.
И одиноко.
Я измучен путешествием и охотно бы что-то съел. А прежде всего мне не помешала бы бочка горячей воды и ведро побольше. А еще котелок мелкого пепла и жира, из которого я сделаю мыло.
Ну и сортир.
* * *
– Сходят с гор, – резюмирует Атлейф. Мы сидим в большом зале за столом. Помещение куда больше и даже немного светлее, чем зал дворца Безумного Крика. – Сходят с гор и нападают на хутора. Главным образом, Змеи. Появляется и холодный туман. Идет фьордом, ползет по лесу. Как в урочищах. Бывают видения, странные вещи. Вместе со Змеями приходят странные существа. Маленькие и все из железа. Словно крабы. Вместо рук у них – клинки, и их непросто убить. Жгут хутора и берут людей в неволю. Но хуже всего – дудочник.
Я замираю с бедрышком в руках. Сглатываю:
– Дудочник?
– Ночами подходит под стены селений и стоит во тьме. Никто никогда не видел его близко. Только фигуру в капюшоне. Говорят, у него морда крысы. Играет на костяной флейте. Страшная и странная музыка, от которой дети сходят с ума. После бегут в лес и исчезают.
– Откуда они приходят? – спрашивает Грюнальди изменившимся голосом.
– Со стороны Скальных Верхов или через Медвежий перевал. И вдоль Драгорины.
Последнее Слово глядит миг-другой перед собой, потом осторожно откладывает надгрызенную лопатку и утирает уголки губ кусочком хлеба. Неторопливо встает:
– Еду сейчас же.
– Бери лошадей, – отвечает ему Атлейф. – А когда будешь дома, грузите пожитки, запасы, берите скот, всех домашних и спускайтесь сюда на зиму. Говори это всем, кого встретишь. Пусть идут на озеро, за частокол Дома Огня. Пусть никто в эту зиму не остается один.
Я допиваю пиво и отставляю рог вверх ногами на стол. Купания не будет.
– Поеду с ним, – говорю.
Атлейф кивает.
* * *
Льет дождь. Мы едем вдоль фьорда, что тянется над озером. Река здесь немного у́же, шумит понизу ущелья. Мы молчим. Слышно только постукивание капель на мокрой тропке и хруст доспехов. Сверху доносится карканье Невермора.
Едем мы вдевятером: я, Грюнальди, Спалле и еще шестеро моряков с погибшего корабля. Время от времени приходится сходить с седла и вести коней под уздцы. Дорога идет над обрывом. Потом, через пару часов, горы делаются немного ниже.
Дважды мы натыкаемся на головы, насаженные на колышки над тропой.
– Бралли и Бралунд, – внезапно говорит Спалле. – Отец и сын. Я их знал.
Вечером дождь перестает.
Потом мы едем в темноте. Медленно, осторожно, но кони спотыкаются, с них спадают уже клочья пены.
Мы разжигаем костер над рекой, на пляже, покрытом галькой, между скалами.
Последнее Слово молчит – просто сидит, смотрит на огонь и с треском выламывает пальцы. Спалле водит маленьким оселком по клинку меча. Мерно и сосредоточенно. Кроме этого – стоит тишина.
Шшшшшзгрииит!
Шшшшшзгрииит!
Мы прислушиваемся, не раздастся ли в темноте вопль, но ничего не слышно. Никто не вопит, ничто не подкрадывается между кустами.
Только «шшшшзгрииит!» оселка Спалле. Стук копыт, порой мурчанье и фырканье коня.
И треск огня.
Я концентрируюсь и впадаю в двухчасовую регенерационную летаргию. Обернувшись плащом и упершись в седло.
Выступаем мы с первым светом.
Собираемся еще по темноте. Столько времени, чтобы отойти на минутку в кусты, все время с мечом под рукой, потом омыть лицо ледяной водой из фьорда.
Уже в седле мы жуем кусочки мяса и копченого сыра.
Девушка лежит на тропе совершенно нагая. У нее раскинуты руки и присогнута нога. Ей вырвали глаза. По светлой бледно-голубой коже, контрастирующей с пурпурными волосами, рассыпавшимися вокруг головы, ползают мухи.
Грюнальди останавливается и не может ехать дальше. Один из моряков соскакивает с седла, на миг присаживается около девушки, придерживая меч, после чего поднимает лицо и отрицательно качает головой.
Последнее Слово на миг прикрывает глаза с хорошо заметным облегчением.
Мы едем дальше.
Через несколько часов мы выезжаем из леса и попадаем в очередную долину с озером. Над берегом стоит окруженный частоколом двор. Издалека видно, что ворота заперты. Фрагмент частокола и один из домов снаружи черны и сожжены.
Грюнальди каменеет в седле. Стискивает пальцы на луке седла и нервно закусывает губу. Это длится лишь несколько секунд, после чего он поднимает коня на дыбы и гонит его диким галопом вниз.
Подъезжая, мы все уже со шлемами на головах и луками в руках.
Внутри, на подворье слышны лай и рычание собак и крики нескольких человек. Значит, они живы, слава Богу. Не попали мы на очередное место резни.
Ворота отворяются, и внезапно из них выходит Грюнальди. Он белый, как стена, и шагает будто слепец – куда несут ноги, не пойми куда. Идет, отираясь о скалы, а потом садится над озером и медленно стягивает с головы шлем. Тот выпадает у него из рук и с лязгом катится по камням, а Последнее Слово мертво глядит перед собой.
Мы спускаемся с коней. Я иду в сторону Грюнальди, но Спалле хватает меня за плечо.
