– Вы Гоголя, что ли, проходите? – Мама вертела в руках кусок сыра. Что-то ей в нем не нравилось. – Или до Булгакова дошли?
– Нет, мы Горького читаем, – наобум произнесла Катька, совершенно забывшая, когда последний раз открывала учебник по литературе. – Но вот так, чтобы его на улице встретить – такое возможно?
– Нет. – Мама изучила срок годности сыра и кивнула. – Не существует призраков.
– Но люди-то видят?
– Кого они видят? – Мама бухнула перед Катькой доску, нож и батон хлеба, чтобы она начала делать бутерброды. – Опять, что ли, по кладбищу бегали? Я тебя просила не ходить на кладбище! Нечего отрицательную энергию в дом тащить! Люди видят только свою фантазию. Если убедить себя, то можно, вон, и об карандаш обжечься. Йоги силой убеждения на раскаленных углях сидят.
– А как понять – убедился ты, или он на самом деле перед тобой стоит? – гнула свою линию Катька.
Чайник сипанул, поддерживая ее.
Мама смотрела на Катьку поверх очков. В руке у нее была бутылка кефира, на котором она перед этим изучала срок годности.
– В чем убедился? О чем ты? И где ты шишак такой на лоб заработала? Носитесь незнамо где, потом кошмары по ночам снятся. Видишь ты только то, что реально, что можно пощупать. А призраки – они же нематериальные, как они будут появляться и исчезать? Вы же по физике проходите – ни из чего ничего не появляется. Должно быть что-то. А призрак – это ничто.
Катька моргнула.
Без изменений.
Мама так и стояла с бутылкой кефира в руках.
На всякий случай моргнула еще раз. Понятней ее слова не стали. Забредшие некстати мысли о радуге, северном сиянии и молнии, которые тоже не очень-то и материальны, а тем не менее есть, Катька выгнала, чтобы не мешали.
Закипел чайник. Скорей бы уже в школу пойти.
Первая новость в школе – литераторша в ближайшее время не придет. Никто ничего толком не знал. Куда-то ей понадобилось срочно уехать. Прямо так срочно, что пришлось среди ночи выезжать.
– Гони трешку, – Катька подошла к Софке.
– С чего это? – скривилась Софка.
– Учительницы нет! – Катька со значением расширила глаза.
– Ой, Плошка, не тяни одеяло, – протянула Софка. – Ничего ты не делала. Простое совпадение.
– Не делала, – авторитетно заявила Аська Боброва и мотнула кудрявой башкой.
– Совпадение, – еще раз подтвердила Софка и проплыла мимо.
Катька хмыкнула. Нет, не собиралась она за ней бежать, не будет она ничего доказывать. Не королевское это дело!
– Когда тебя перекосит, это, наверное, тоже будет совпадение, – негромко произнесла Катька.
Софка уже отошла на несколько шагов. Она вполне могла не услышать слов, брошенных в спину. В любом другом случае она бы так и поступила. Но сейчас Софка остановилась, глянула через плечо.
– Точно ты? – негромко спросила она.
– Можешь сходить на кладбище, посмотреть мое заклинание.
– Нет уж… – Софка поплыла обратно. – Если это сделала ты, то – вот.
Софка как будто всю ночь ждала встречи с Катькой – картинно вынула из кармана деньги, хрустнула сложенными купюрами.
– Ну, бывай, – как-то совсем уж загадочно произнесла Софка. – Не кашляй.
Она опять поплыла по коридору. Аська слегка подзадержалась. Она хотела что-то спросить. Хотела даже ближе подойти. Уже и воздуха набрала в легкие, но в последний момент передумала, махнула рукой и побежала за Софкой.
– Это что? – прошептали у Катьки за плечом.
Ириска. Подсматривала.
– А это, Лизочка, – пропела Катька, показывая купюры, – честно заработанное! Я теперь еще больше развернусь.
– Так литераторша… того… – Ириска мотнула головой, словно роняла кого, – из-за тебя?
– Это история умалчивает. – Катьку распирало чувство собственной значимости. – Что у нас с контрольными?
– У тебя четыре, у меня трояк, – скривилась Ириска.
Конечно, Катька ожидала другой результат, и в душе у нее сразу родилось желание отомстить вредной учительнице по физике, которая специально снизила оценку на балл. Подумаешь, половина работы перечеркнута, подумаешь, криво написано. Но написано же!
– Ничего, ничего, – милостиво согласилась Катька. – Будут и у нас пятерки. Нынче я все, что угодно, сделать могу! Что захочу, то и будет.
– Совсем-совсем все? – Ириска завороженно смотрела на прыгающие в Катькиных пальцах купюры.
– ВСЕ! – заверила ее Катька.
– И тебе за это ничего не будет? – портила ей настроение своими вопросами Ириска.
– Будет! – Катька последний раз потрясла деньгами и сунула их в карман. – Теперь у меня будет много денег!
Ей не терпелось поскорее оказаться около окна, выходящего на кладбище. Но сегодня все уроки, как назло, не поднимались выше третьего этажа. Алгебра, история, физкультура…
Катька с особым чувством проходила мимо столовой, заглядывала за решетку раздевалки, толкала дверь спортивного зала. В тренерской хозяйничал физрук Опалыч, поэтому долго торчать на пороге не получилось. Удалось только мельком взглянуть на стопку матов в дальней комнате да заметить, как из-за двери выкатился зеленый теннисный мяч. Кто-то его там толкнул.
Участники вчерашнего действа на глаза не попадались. Соваться к мелким Катька не стала. Еще визг началка поднимет. Долговязый тоже был непонятен, не хотелось наобум обходить все кабинеты старшеклассников. Оставался еще Виталик на класс старше. И Шуз. Но обоих надо было целенаправленно искать.
Шуз нашелся в столовой. Он сидел на длинной лавке, вытянув ноги в новых кроссовках – небесно-голубых с темно-синим кантом, – и методично объедал булку с сосиской. Сквозь хлеб пытался докопаться до мяса.
– А, – вяло протянул он. – Ты жива?
– Почему я должна быть неживой?
Другого приветствия Катька и не ждала – Шуз никогда не был добр к девчонкам.
– Мало ли? – дернул уголком рта Шуз и принялся изучать обкусанность. – Ночь прошла.
– А что ночью?
Катька в эту ночь хорошо спала. Только утром ворона настроение испортила.
Шуз не отвечал. Щелкал зубами над ухом испуганной сосиски. Катька оглядела парня с ног до головы. Что же он такое заказал? И что ему было выдано в наказание? Может, он раньше не мог есть сосиски в тесте, теперь наверстывает упущенное?
Шуз сменил позу, перекинув ногу на ногу.
– А мелкому, – не выдержала Катька, – все так и попадаются косточки в компотной сливе?
Шуз как-то тяжело, со всхлипом, вздохнул. В руке у него была голая сосиска с кусочками теста. Смотрелась она печально.
