Светику разом стало жарко, потому что она поняла – вместо того чтобы привести ее к дороге, а оттуда к дюнам, тропа привела ее к коровнику. Тому самому коровнику, где когда-то было много-много коров. Тому самому коровнику, на котором работал дядя Лёка и по дороге к которому спал на кладбище, забравшись на свиловатую сосну и обняв ствол руками.
– Весело было! – сказал тогда дядя Лёка.
Вариант был хороший: идти обратно, найти сосну (в темноте, где все деревья одинаковые), залезть (Бэтмен начинает в этот момент завидовать), обхватить ствол руками (а там такой ствол, что трое обнимать будут – не дотянутся) и уснуть (три раза! а еще потом пять раз упасть).
Показалось – брякнул колокольчик.
Ну конечно! Если уж идти призраками коров, то отсюда!
Тогда нужен второй вариант – бежать домой!
Попятилась. Елка встретила иголками в спину. Светик спряталась за нее.
Жар растекся по телу, сделал тяжелыми руки и ноги. Но садиться и отдыхать было рано. Поймают, закопают!
«Тук-тук» – гулко ударил медный колокольчик.
Нет, это, конечно, весело – по ночам ловить призраков, днем гулять по кладбищам и слушать заупокойные истории.
Светик попыталась улыбнуться и тут же чуть не завизжала, потому что плеча ее кто-то коснулся.
Крутанулась.
Елка гладит ее по спине. Вот отрастила лапы!
И увидела! Если бы не повернулась, не заметила. Тропа. Бежит вдоль леса, у подошвы холма, теряется в елках.
Конечно! Не все дороги ведут через кладбище! Нормальные люди ходят кругом.
И Светик пошла. Не пошла – побежала.
Так сильно сжала кулаки, что почувствовала – ногтями впилась в ладонь. Но не разжимала, этим поддерживая саму себя, словно за перила ухватилась. Держалась и поэтому не падала.
Справа, с холма, катилась на нее темнота, катился холод, катился страх. Но она быстро бежала – никто за ней не поспевал, даже если и собирался вылезти из могилы и мило пообщаться.
Тропа вывела к кромке леса. Теперь направо – к дому дяди Лёки, налево – через лес к отворотке на дюны.
Хорошо натоптанная, наезженная дорога была неплохо видна. Все ее кочки, все ухабы, все ямы. Светик бежала, чувствуя себя уже не точкой, а струной – ноги, руки, голова. «Мамочка, мамочка, мамочка!» – звенело в этой голове. «Дон, дон, дон!» – работали ноги, выдавая чистый уверенный звук. Руки подхватывали.
Что-то там было за спиной. Как будто смеялись. Как будто звали.
Не оглядывалась. Не останавливалась. Остановись она – страшное накинется, вопьется в те самые руки и ноги, которые должны бежать, должны работать.
В одном месте деревья справа расступились, в лицо дохнуло прохладой. Где-то было болото.
Болото… Уже хотелось представить дальше, что может следовать за этим выводом. Но – руки, ноги, только вперед. Белая Женщина, может, что-то и делает, да кто ж стоит и ждет, пока это случится!
«Мамочка, мамочка, мамочка…» – других слов или мыслей в голове не было.
Ахнуло.
«Бом!» – догнало в спину. Не понимала. Не смотрела.
Вот и отворотка. Направо и сразу прибавить ходу, потому что надо забраться на взгорок. Здесь почему-то стало темнее. Не хватило воздуха.
Светик закашлялась, согнулась, сбила темп. Вдруг что-то стало с ногами, они перестали идти.
Пригорок – вот он. От него еще немного – и дюны, а там огромная спокойная Ладога, а там – две палатки, и костер, и Глеб.
– Глеб! – заорала, срывая голос.
Смех. Нет, не показалось, не послышалось в шуршании песка.
Прямо на отворотке белая фигура. Тянет к ней руки. Задушит? Нашлет медведя? Что?
Не могла Светик ее на таком расстоянии видеть. Сама придумала!
– Ой, мамочки! – прошептала она свое волшебное слово и вновь побежала. Но теперь уже задыхаясь, теперь уже чувствуя, что вот-вот упадет.
На берегу горел костер. Языки его нервно подрагивали, перепрыгивали, выбрасывали в серое предутреннее небо веселые искры.
Около костра на пенке сидел Глеб, без остановки тыкал в костер палкой, заставляя его отстреливаться искрами, шипеть, огрызаться языками.
Не дошла. Упала на песок, подтянула приятные прохладные крупинки под себя, утопила в них мокрый лоб, закрыла глаза.
«Ой, мамочки, сейчас бы умереть», – пронеслось в голове на бессильном выдохе.
– Ты где была?
Глеб. Сидит рядом на корточках. Трогает плечо.
– Ты зачем из лагеря ушла? Я уже готов был твоей матери звонить!
Светик вдохнула, чтобы ответить, почувствовала, как воздух жестким наждаком проходит по легким, больно-больно. И заплакала.
– Света! – пытался заглянуть ей в глаза брат. Но она уже не могла держать голову. Зажмурилась и осторожно опустилась на песок.
Глава четвертая
Аттракцион смерти
Утро выдалось пасмурное. Ладога волновалась, выбрасывала на песок волну, шипела. Ветер трепал тенты палаток, разносил пепел потухшего костра. Делать завтрак никто не торопился.
Светик крутила в руках телефон. Звонить или не звонить маме? И если звонить, то что рассказывать?
– Весело у них здесь, – прошептала Анка, выслушав Светика. – Мне даже нравится. Каждый день по человечку.
– Тебе бы проснуться на кладбище! – недовольно отозвалась Светик, уже привычно прикусывая подживающую ранку на губе. Утром все осталось при ней – и царапины, и сбитые ладони, синяки на коленях и трещинка на губах.
– Но ведь ничего не случилось! – Анка улыбнулась, показывая зубы.
– А ты бы хотела, чтобы случилось?
– А что с тобой могло случиться на кладбище?
Да что угодно с ней могло случиться! Ее могли съесть. Ее могли… не съесть. Она могла умереть там от страха в конце концов.
Светик открыла рот, чтобы ответить, но посмотрела на Анкино бледное лицо и поняла, что для подруги все это не причина жаловаться на ночную прогулку.
– А клад-то где? – буркнул Костик.
Ни о каком кладе Светик и слышать не хотела. После сумасшедшей ночки ей только чертей не хватало и проклятых кладов, которые они сторожат!
– Иди ночью в дюны, может, встретишь эту малорослую ведьму. Она тебе все и покажет!
Светик спрятала телефон. Нет, звонить она пока не будет. Жаловаться тоже. Не время еще.
Костя обиженно поджал губы.
– Клад – это хорошо, – бодро отозвалась Анка, поправляя на брате наброшенную на плечи куртку. – Но как так вышло, что тебя увели из лагеря? Мы проснулись, тебя уже нет. И Котю увели. Вы же не сами уходили!
