Такие мысли – и тысячи им подобных – мелькали в голове злополучного молодого человека, пока дни шли за днями, и каждый, казалось, подталкивал его все ближе к краю пропасти. Судьба словно бы извлекала злорадное удовольствие, ставя его в безвыходное положение. Теперь, когда девушке было разрешено вставать с постели, она проводила дни, сидя в кресле на крыльце среди солнечных зайчиков, и Джеймс был вынужден читать ей – и к тому же стихи! Причем не бодрые жизнеутверждающие стихи, которые выдают нынешние юноши, – забористые, честные стихи о грехе, о газовых заводах, о разлагающихся трупах, но безнадежно старомодные, с рифмами, посвященные почти исключительно любви. К тому же погода оставалась великолепной. Жимолость поила своим благоуханием легкие ветерки; розы над крыльцом чуть покачивали свои алые головки; цветы в саду были даже прелестнее, чем раньше; птички распевали, надрывая свои крохотные горлышки. И каждый вечер был украшен несравненным закатом. Казалось, природа подстраивает это нарочно.
Наконец, когда доктор Брейди уходил после своего очередного визита, Джеймс перехватил его и поставил вопрос ребром:
– Когда ей можно будет уехать?
Доктор потрепал его по плечу.
– Еще не сейчас, Родмен, – сказал он тихим все понимающим голосом. – Вам нет причин расстраиваться. Ей придется оставаться здесь еще дни, и дни, и дни – если не сказать недели, и недели, и недели.
– Недели и недели! – вскричал Джеймс.
– И недели, – дополнил доктор Брейди, игриво ткнув Джеймса в грудобрюшную преграду. – Удачи вам, мой мальчик, – сказал он. – Удачи вам!
Джеймсу стало чуть легче, когда рассиропившийся врач тут же споткнулся об Уильяма, разлегшегося поперек дорожки, и сломал свой стетоскоп. Если человек находится на пределе, как Джеймс, всякая мелочь во благо.
После этой беседы он уныло брел к дому, но тут его остановила румяная экономка.
– Барышня желает поговорить с вами, сэр, – сказала румяная, потирая руки.
– Значит, желает? – повторил Джеймс глухим голосом.
– И личико у нее такое премиленькое, такое прехорошенькое, сэр. Ах, сэр, вы даже не поверите! Сидит там, как Божий ангел, и милые ее глазки так и сияют!
– Не надо! – неистово возопил Джеймс. – Не надо!!!
Девушка полулежала на подложенных под спину подушках, и он в очередной раз подумал, до чего она ему антипатична. И одновременно некая сила, от которой он отбивался, как безумный, нашептывала ему: «Подойди к ней, возьми эту нежную ручку в свои, еле слышно скажи в это ушко пылкие слова, которые понудят это личико отвернуться и залиться алой краской!»
– Миссис Старая Карга, как бишь ее, сказала, что вы хотите поговорить со мной.
Девушка кивнула:
– Я получила письмо от дяди Генри. Я написала ему, как только мне стало легче, и сообщила, что произошло. Он приедет завтра утром.
– Дядя Генри?
– Я его называю так, но на самом деле он мне не родственник. Он мой опекун. Он и папочка были офицерами в одном полку, и, когда папочку убили на афганской границе, он умер на руках дяди Генри и с последним вздохом попросил его заботиться обо мне.
Джеймс вздрогнул. В его сердце пробудилась внезапная безумная надежда. Много лет назад, вспомнилось ему, он прочитал роман своей тетушки, озаглавленный «Клятва Руперта», и в этом романе…
– Я помолвлена с ним, – тихо сказала девушка.
– Уф-ф! – завопил Джеймс.
– Что? – растерянно спросила девушка.
– Небольшая судорога, – объяснил Джеймс. Его била радостная дрожь. Безумная надежда сбылась!
– Предсмертным желанием папочки было, чтобы мы поженились, – пролепетала девушка.
– Очень разумно с его стороны, очень-очень разумно, – сказал Джеймс с глубокой искренностью.
– И все же, – продолжала она с некоторой грустью, – иногда мне кажется…
– Не надо! – твердо заявил Джеймс. – Не надо! Вы должны уважать последнее предсмертное желание папочки, тут уж никуда не денешься. Значит, он приезжает завтра, так? Превосходно, превосходно. Ко второму завтраку, я полагаю? Превосходно. Сейчас сбегаю вниз, скажу миссис Как-Ее-Там, чтобы она поджарила дополнительную отбивную.
Наутро Джеймс прохаживался по саду, покуривая трубку, с легким радостным сердцем. Черная туча над его головой словно рассеялась. Все шло к лучшему в этом лучшем из всех возможных миров. Он завершил «Тайную девятку» и отправил рукопись мистеру Маккинону, и теперь, во время неторопливой прогулки, в его голове складывался потрясающий сюжет о человеке с одной половиной лица, обитающем в тайной берлоге, который поверг Лондон в панику множеством убийств, леденящих кровь. Кровь же они леденили потому, что у каждой найденной жертвы в наличии имелась только одна половина лица. Вторая была оттяпана предположительно каким-то тупым орудием.
Сюжет складывался великолепно, как вдруг его внимание отвлек пронзительный вопль. Из кустов, окаймлявших струившуюся за садом речку, выскочила румяная экономка.
– Ох, сэр! Ох, сэр! Ох, сэр!
– Что такое? – раздраженно перебил Джеймс.
– Ох, сэр! Ох, сэр! Ох, сэр!
– Ну да. Но что дальше?
– Собачка, сэр! Она в реке.
– Ну, так свистните ей, чтобы вылезла.
– Ох, сэр! Поторопитесь! Она утонет!
Джеймс последовал за своей проводницей через кусты, сбрасывая на ходу пиджак. Он твердил себе: «Я не стану спасать эту собаку. Эта собака мне не нравится. Ей давно пора выкупаться, и в любом случае будет проще остаться на берегу и выудить ее граблями. Только осел из романа Лейлы Дж. Розоуэй станет нырять в чертову речку, чтобы спасти…»
И он нырнул на полуслове. Тото, испугавшись громкого всплеска, быстро поплыл к берегу, но уплыть от Джеймса ему не удалось. Крепко схватив его за шкирку, Джеймс взбежал по откосу и зарысил к дому. Экономка рысила за ним.
Девушка сидела на крыльце. Над ней склонился высокий мужчина с военной выправкой, проницательными глазами и сединой в волосах. Экономка пришла к финишу первой.
– Ох, мисс! Тото! В речке! Он его спас! Бросился в воду и спас его!
Девушка судорожно вздохнула.
– Беззаветное мужество, будь я! Прах меня побери! Да, беззаветное, чтоб мне! – воскликнул мужчина с военной выправкой.
Девушка как будто очнулась от грез.
– Дядя Генри, это мистер Родмен. Мистер Родмен, мой опекун полковник Картерет.
– Горжусь знакомством с вами, сэр! – сказал полковник и погладил щеточку усов, а его прямодушные голубые глаза заблестели. – Ни о чем более доблестном мне слышать не доводилось, прах меня побери!
– Вы отважны… отважны… – прошептала девушка.
– Я промок насквозь… промок насквозь, – сказал Джеймс и поднялся наверх переодеться.
