Само по себе обычнейшее происшествие – всего лишь старая-престарая история о том, как глава семейства взбрыкнул при виде шпината. Но по неясной причине Сачеверелл вышел из себя. Его напряженные нервы не вынесли звериных воплей, которые воспоследовали, и он сказал себе, что сэр Редверс, если сейчас же не заткнет пасть, скоро узнает, что к чему. Тем временем сэр Редверс, не подозревая о подстерегающей его неотвратимой судьбе, жег глазами злополучное блюдо.
– Что это за, – вопросил он сиплым скрежещущим голосом, – мерзкое, отвратительное, осклизлое, гангренозное месиво?
Дворецкий промолчал. Все это повторялось несчетное число раз. Он только добавил мощности отвлеченному выражению, которое в подобных случаях культивируют хорошие дворецкие. У него был вид именитого банкира, который отказывается говорить в отсутствие своего адвоката. И искомая информация поступила от Мюриэль:
– Это шпинат, папа.
– Так пусть его заберут и скормят кошке. Ты же знаешь, я не терплю шпината.
– Но он так тебе полезен!
– Кто говорит, что он мне полезен?
– Все врачи. Он тебя взбадривает, когда тебе не хватает гемоглобина.
– У меня гемоглобина в избытке, – сухо ответил полковник. – Столько, что я не знаю, куда его девать.
– И в нем полно железа.
– Железа? – Брови полковника сошлись в единую внушительную колючую изгородь. Он бешено фыркнул: – Железа! Так ты считаешь меня шпагоглотателем? Воображаешь, что я страус и питаюсь железным ломом? Ждешь, что я сжую пару дверных ручек и закушу роликовыми коньками? Съем горстку-другую кнопок? Железо, тоже мне!
Короче говоря, заурядный корректный шпинатный скандал в английском светском доме, но он погладил Сачеверелла против шерсти. Мелочные препирательства действовали ему на нервы, и он решил положить им конец. Приподнявшись со стула, он произнес негромким ровным голосом:
– Бранксом, ну-ка съешь свой шпинат.
– А? Что? Что такое?
– Ты немедленно съешь свой вкусный шпинатик, Бранксом, – сказал Сачеверелл. Он прищурил глаза и просверлил ими своего радушного хозяина.
И внезапно щеки старика начали утрачивать великолепный сизый цвет. Потихоньку его брови вернулись в исходное положение. На краткий миг он встретился взглядом с Сачевереллом, но тут же опустил глаза и улыбнулся слабенькой улыбкой.
– Ну-ну, – сказал он с жалостной попыткой изобразить благодушие. – Что у нас тут? – Он взял ложку. – Шпинат, э? Превосходно, превосходно! Полно железа, если не ошибаюсь, и горячо рекомендуется медиками.
Он погрузил ложку в шпинат, зачерпнув внушительную порцию.
Наступившую тишину нарушало только хлюпанье – полковник поглощал шпинат. Затем заговорил Сачеверелл.
– Я жду вас в вашем кабинете сразу после обеда, Бранксом, – сказал он властно.
Когда Сачеверелл вошел в гостиную примерно через сорок минут после окончания обеда, Мюриэль сидела за роялем. Она разыгрывала опус одного из тех русских композиторов, которыми Природа снабжает мир, словно ради того, чтобы успокаивать нервные системы приунывших девушек. Виртуозное исполнение этой вещицы требовало экспрессии и мощи, от которых инструмент дрожит мелкой дрожью, как машинное отделение океанского лайнера, а Мюриэль, здоровая, крепкая девушка, отдавала игре все свои силы.
Перемена в Сачеверелле глубоко расстроила Мюриэль Бранксом. Глядя на него, она испытывала чувство, которое охватывало ее на танцах, когда она поручала партнеру принести ей мороженого, а он притаскивал чашку бульона. Ее коварно провели – вот что она чувствовала. Она отдала сердце кроткому, безобидному симпатичному ягненку, а он тут же сбросил овечью шкуру и заявил: «С первым апреля! А я – волк!»
От природы необузданная, Мюриэль Бранксом не терпела от представителей мужского пола даже намека на попытку командовать ею. Ее гордый дух тут же восставал. А Сачеверелл Муллинер позволил себе не просто попытку.
В результате, когда он вошел в гостиную, его возлюбленная была готова к сокрушающему взрыву.
Он ничего не подозревал, был очень доволен собой и не скрывал этого.
– За обедом я поставил твоего папашу на место, а? – бодро сказал Сачеверелл. – Немножко его образумил, по-моему.
Мюриэль ограничилась зубовным скрежетом под сурдинку.
– Вообще-то он не такой уж и огнедышащий, – продолжал Сачеверелл. – По твоим словам выходило, что он суперсуперлюдоед. Да ничего подобного. Вежливейший старикан, каких поискать. Когда я сообщил ему о нашей помолвке, он просто подбежал, потерся головой о мое колено, перекатился на спину и заболтал лапами в воздухе.
Мюриэль негромко сглотнула.
– О нашей? – сказала она.
– Нашей помолвке.
– А! – сказала Мюриэль. – Ты заявил ему, что мы помолвлены, так?
– Естественно.
– Ну, так катись обратно, – сказала Мюриэль, внезапно распаляясь гневом, – и скажи ему, что порол чушь.
Сачеверелл уставился на нее:
– Будь добра, повтори последнюю фразу.
– Да хоть сто раз повторю, если желаешь, – сказала Мюриэль. – Вбей это в свою тупую башку. Старательно запомни. Если необходимо, запиши на манжете. Я не выйду за тебя. Не выйду, даже чтобы выиграть пари на приличную сумму или доставить удовольствие школьной подруге. Не выйду, предложи ты мне все сокровища мира.
Сачеверелл заморгал. Он растерялся.
– Смахивает на расторжение.
– Это и есть расторжение.
– Ты правда делаешь мне от ворот поворот?
– Да.
– Разве ты не любишь своего маленького Сачеверелла?
– Нет, не люблю. Я считаю моего маленького Сачеверелла черт знает чем.
Наступило молчание. Сачеверелл смотрел на нее из-под нахмуренных бровей. Потом испустил короткий горький смешок.
– Ну что же, пусть так, – сказал он.
Сачеверелл Муллинер кипел ревнивой яростью. Разумеется, он понял, что произошло. Мюриэль вновь подпала под гвардейское очарование своего кузена Бернарда и намеревалась отбросить прочь сердце Муллинера, точно грязную перчатку. Но если она полагает, что он намерен покорно смириться и оставить ее заявление без последствий, то она скоро убедится в своей ошибке.
Сачеверелл любил ее – и это был не еле теплящийся огонек, который сходит за любовь в наши упадочнические дни, но средневековый пыл могучей и страстной души. И он намеревался жениться на ней. Да пусть между ними встанет вся гвардейская бригада, он все равно пройдет с ней к алтарю рука об руку и поможет ей разрезать свадебный торт на воспоследующем свадебном же завтраке.
Бернард!.. С Бернардом он скоро разделается.
Вопреки буре, бушевавшей в его груди, Сачеверелл полностью сохранял ясность рассудка, характеризующую всех Муллинеров в момент кризиса. Получасовой променад взад-вперед по террасе подсказал ему план дальнейших действий. Спешить не следует. Он должен предстать перед Бернардом наедине в ночной тиши, когда им не будет угрожать опасность постороннего вмешательства и он сможет обрушить на этого типчика всю силу своей железной личности, точно струю из садового шланга.
