После трех стремительно осушенных бокалов он ощутил себя куда бодрее и храбрее, чем прежде. И так обильно он орошал последующий обед белым рейнвейном, хересом, шампанским, выдержанным коньяком и старым портвейном, что по завершении обеда с удовлетворением удостоверился в полном исчезновении из его организма робости и застенчивости. Из-за стола он поднялся в убеждении, что способен вырвать у дюжины леди Бассетт согласие на его брак с дюжиной их дочерей.
Более того, как Сирил конфиденциально сообщил дворецкому, игриво тыкая его пальцем под ребра, он знает, что ему делать, если леди Бассетт попытается ставить ему палки в колеса. Нет, он не сыплет угрозами, растолковывал он дворецкому, а просто доводит до его сведения: он знает, что ему делать. Дворецкий сказал: «Слушаю, сэр. Благодарю вас, сэр», – и инцидент был исчерпан.
Сирил – пребывая в таком на редкость возвышенном и морепоколенном состоянии – намеревался сразу же после обеда приступить к умасливанию. Однако, задремав в курительной, а затем вступив в богословский спор с кем-то из младших лакеев, попавшимся ему в коридоре, до гостиной он добрался примерно в половине одиннадцатого. И испытал крайнее раздражение, когда, войдя туда с веселым кличем на устах: «Леди Бассетт! А подать сюда леди Бассетт!», он узнал, что она уже удалилась к себе в комнату.
Будь настроение Сирила самую чуточку менее восторженным, это известие могло бы несколько умерить его энтузиазм. Однако радушие сэра Мортимера было столь щедрым, что Сирил лишь одиннадцать раз кивнул в знак того, что усек, а затем, удостоверившись, что его добычу поместили в Голубой комнате, понесся туда с кратким: «Ату ее!»
Достигнув двери Голубой комнаты, он забарабанил в нее кулаками и впорхнул внутрь. Леди Бассетт полулежала на подушках с сигарой во рту и книгой в руках. А книга эта, как к вящему своему изумлению и негодованию обнаружил Сирил, была не более и не менее, как «Стрихнин в супе» Хорейшо Слингсби.
Это зрелище заставило его окаменеть на месте.
– Черт меня побери! – вскричал он. – Черт меня подери! Слямзили мою книжку?
При его появлении леди Бассетт опустила сигару. Теперь она подняла брови.
– Что вы делаете в моей комнате, мистер Муллинер?
– Это уже чересчур, – сказал Сирил, содрогаясь от жалости к себе. – Я иду на огромные расходы ради приобретения детективных романов, но стоит мне чуть повернуться спиной, как люди косяками начинают их лямзить.
– Эта книга принадлежит моей дочери Амелии.
– Милая старушка Амелия! – сказал Сирил душевно. – Таких поискать!
– Я взяла роман, чтобы почитать в поезде. А теперь, мистер Муллинер, не будете ли вы столь любезны объяснить мне, что вы делаете в моей комнате?
Сирил хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно же! Я теперь вспомнил. Все подробности воскресают у меня в памяти. Она говорила, что вы его взяли. И более того. Я внезапно вспомнил деталь, полностью вас очищающую. В конце пути я засуетился, задергался, вскочил на ноги, швырнул чемоданы на платформу. Короче говоря, совсем потерял голову. И, как идиот, оставил мой экземпляр «Стрихнина в супе» в вагоне. Что же, мне остается лишь принести свои извинения.
– Вы можете не только принести извинения, но и сообщить мне, что вы делаете в моей комнате?
– Что я делаю в вашей комнате?
– Вот именно.
– А-а! – протянул Сирил, присаживаясь на край кровати. – Вы вполне вправе задать такой вопрос.
– Я уже задала его. Три раза.
Сирил закрыл глаза. Почему-то его мозг слегка помутился и вообще несколько утратил хватку.
– Если вы намереваетесь уснуть тут, мистер Муллинер, – сказала леди Бассетт, – поставьте меня в известность, и я буду знать, что делать.
Последние слова эхом отдались в памяти Сирила, и он сообразил, по какой причине обретается там, где обретается. Открыв глаза, он устремил недвижный взор на леди Бассетт.
– Леди Бассетт, – сказал он, – вы, если не ошибаюсь, путешественница по пустыням и дебрям?
– Именно.
– В процессе ваших путешествий вы ведь бродили по множеству джунглей во множестве дальних краев?
– Без сомнения.
– Откройте мне, леди Бассетт, – сказал Сирил проникновенно, – когда вы изводили обитателей указанных джунглей своим присутствием, не приходилось ли вам обращать внимание на один факт? Я имею в виду тот факт, что Любовь царит повсюду – и даже в джунглях. Любовь, вне зависимости от границ и запретов, от национальности и биологического вида, опутывает своими чарами любое одушевленное создание. А потому, кем бы ни был каждый отдельно взятый индивид – туземцем с берегов Конго, американским поэтом-песенником, ягуаром, броненосцем, модным портным или мухой цеце, – он обязательно устремится на поиски подруги. Так почему же не может устремиться на поиски таковой специалист по интерьерам и планированию декоративных садов? Посудите сами, леди Бассетт.
– Мистер Муллинер, – сказала его соседка по комнате, – вы нализались.
Сирил взмахнул рукой в широком жесте и рухнул с кровати.
– Предположим, что я нализался, – сказал он, вновь приняв прежнее положение, – но тем не менее, как бы вы ни возражали, вам никуда не уйти от того факта, что я люблю вашу дочь Амелию.
Наступила напряженная пауза.
– Что вы сказали?! – вскричала леди Бассетт.
– Когда? – рассеянно спросил Сирил, так как он почти грезил наяву и, насколько позволяло одеяло, загибал пальцы на ноге своей собеседницы, играя в детскую игру «Эта свинка поехала на рынок, а эта осталась дома» и так далее до пяти свинок.
– Я не ослышалась? Вы упомянули мою дочь Амелию?
– Сероглазая девушка среднего роста, каштановые волосы с рыжеватым отливом, – услужливо напомнил ей Сирил. – Черт возьми, вы не можете не знать Амелии. Она повсюду бывает. И позвольте кое-что вам сказать, миссис… забыл вашу фамилию. Мы с ней поженимся, если я сумею добиться согласия ее гнусной матери. Говоря между нами, старыми друзьями, каковы, по-вашему, мои шансы?
– Ничтожны.
– Как?
– Учитывая, что я мать Амелии…
Сирил заморгал в искреннейшем изумлении.
– А ведь и правда! Я вас не узнал? Вы были здесь все это время?
– Была.
Внезапно глаза Сирила посуровели. Он чопорно выпрямился.
– Что вы делаете в моей кровати? – спросил он грозно.
– Это не ваша кровать.
– Так чья же?
– Моя.
Сирил безнадежно пожал плечами.
– По-моему, все это выглядит очень странно, – сказал он. – Мне, полагаю, придется поверить вашей истории, но я готов повторить, что считаю все это весьма подозрительным и намереваюсь произвести строжайшее расследование. Предупреждаю вас: все главари и зачинщики мне известны. Желаю вам самой спокойной и доброй ночи.
