– Доброе утро, – сказал он. – Не хотите ли яйцо в мешочек?
– Я не хочу яйца в мешочек, – ответил сэр Мастерман. – Яйцо в мешочек, как бы не так! Яйцо в мешочек, вздор! Ха! Фа! Ба!
Он говорил столь отрывисто и резко, что сторонний наблюдатель, присутствуй он там, конечно, счел бы генерала активным членом общества или союза, ратующего за запрещение яиц в мешочек. Однако, владея всеми фактами, Осберт сумел правильно истолковать эту резкость и не удивился, когда гость, проницательно вперив в него голубовато-стальные глаза, которые несомненно вызвали к нему в военных кругах всеобщую антипатию, с места в карьер обратился к теме письма:
– Мистер Муллинер, моя племянница Мейбл получила от вас весьма странное послание.
– А, так она его получила? – сказал Осберт, пытаясь сохранить непринужденность.
– Оно пришло нынче утром. Вы не потрудились наклеить марку. Пришлось заплатить тринадцать пенсов.
– Неужели? Я страшно сожалею. Я… конечно, я…
Генерал-майор сэр Мастерман Петерик-Сомс отмахнулся от его извинений:
– Мою племянницу удручила не потеря этой суммы, но содержание письма. У моей племянницы сложилось впечатление, что вчера вечером состоялась ее помолвка с вами, мистер Муллинер.
Осберт закашлялся:
– Ну… э… не совсем. Не вполне. Не то чтобы… То есть… Видите ли…
– Я вижу очень ясно. Вы играли сердцем моей племянницы, мистер Муллинер. А я давно и торжественно поклялся, что в том случае, если какой-либо мужчина посмеет играть сердцем какой-либо из моих племянниц, я… – Он прервал свою речь и, взяв из сахарницы кусок сахара, рассеянно уравновесил его на ломтике поджаренного хлеба. – Вы что-нибудь слышали о капитане Уолкиншо?
– Нет.
– Капитан Дж. Г. Уолкиншо? Брюнет с моноклем. Играл на саксофоне.
– Нет.
– О? Я думал, вы могли числить его среди своих знакомых. Он поиграл сердцем моей племянницы Хестер. Я отодрал его хлыстом на ступенях клуба «Трутни». А имя Бленкинсоп-Грифф вам что-нибудь говорит?
– Нет.
– Руперт Бленкинсоп-Грифф поиграл сердцем моей племянницы Гертруды. Он был из сомерсетширских Бленкинсоп-Гриффов. Белобрысые усики, разводил голубей. Я отодрал его хлыстом на ступенях клуба «Молодые любители птиц». Кстати, мистер Муллинер, в каком клубе вы состоите?
– «Объединенные коллекционеры нефрита», – пролепетал Осберт.
– Там есть ступени?
– К-к-кажется, есть.
– Отлично. Отлично. – Глаза генерала приняли мечтательное выражение. – Так вот: объявление о вашей помолвке с моей племянницей Мейбл появится в завтрашнем номере «Морнинг пост». Если будет помещено опровержение… Будьте здоровы, мистер Муллинер, будьте здоровы.
И, вернув на блюдо ломтик бекона, который он уравновесил на краешке чайной ложки, генерал-майор сэр Мастерман Петерик-Сомс покинул комнату.
Размышления, которым мой племянник Осберт предался накануне ночью, не годились и в подметки размышлениям, которым он предался теперь. Не менее часа просидел он, поддерживая голову ладонями, с хмурым отчаянием уставившись на остатки мармелада, украшавшие тарелку перед ним. Хотя, подобно всем Муллинерам, он отличался быстротой и ясностью мышления, Осберту пришлось признать, что он оказался в полном тупике. Ситуация настолько усложнилась, что в конце концов он отправился в библиотеку и попытался разобраться во всем на листе бумаги, обозначив себя иксом. Однако даже этот метод не подсказал решения, и он все еще мыслил, мыслил, мыслил, когда вошел Паркер и доложил, что второй завтрак подан.
– Второй завтрак? – повторил Осберт в изумлении. – Разве уже настало время второго завтрака?
– Да, сэр. И не будет ли мне дозволено принести мои почтительные поздравления и пожелания счастья, сэр?
– А?
– По поводу вашей помолвки, сэр. Генерал, когда я провожал его, упомянул, что вскоре состоится ваше бракосочетание с мисс Мейбл Петерик-Сомс. Весьма удачно, что он упомянул это, так как в результате я смог предоставить нужные сведения джентльмену, которого они интересовали.
– Джентльмену?
– Некоему мистеру Башфорту Брэддоку. Он позвонил примерно через час после того, как генерал отбыл, сказал, что поставлен в известность о вашей помолвке и хотел бы знать, насколько это верно. Я заверил мистера Башфорта Брэддока, что его не ввели в заблуждение, и он сказал, что заглянет к вам попозже. Он горячо поинтересовался, когда вы будете дома. Такой любезный доброжелательный джентльмен, сэр.
Осберт взвился из кресла так, словно оно мгновенно раскалилось:
– Паркер!
– Сэр?
– Мне неожиданно приходится покинуть Лондон, Паркер. Точно не знаю, куда я направляюсь – вероятно, на Замбези или в Гренландию, – но буду отсутствовать очень долго. Я запру дом и дам слугам бессрочный отпуск. Они получат жалованье за три месяца вперед, а по истечении этого срока пусть свяжутся с моими поверенными в «Линкольнз инн». Господами Пибоди, Трапп, Трапп, Трап, Трапп и Пибоди. Сообщите им об этом.
– Слушаю, сэр.
– И, Паркер…
– Сэр?
– Я намерен вскоре сыграть в любительском спектакле. Будьте так любезны, сходите за угол и купите для меня накладные волосы, накладной нос, набор накладных усов и бакенбард, а также большие темные очки.
Планы Осберта, когда, осторожно оглядев улицу во всех направлениях, он час спустя покинул свой дом и велел таксисту отвезти его в какой-нибудь убогий отель в наиболее дикой и наименее известной части Кромвель-роуд, были крайне и крайне неопределенными. Только достигнув этого спасительного приюта и старательно оснастив себя париком, носом, усами, бакенбардами и темными очками, он приступил к разработке плана кампании. Остаток дня он провел у себя в номере, а на следующее утро перед полуднем направился в магазин подержанной одежды братьев Коган вблизи Ковент-Гардена для приобретения полного гардероба путешественника. Он намеревался сесть на пароход, отплывающий на другой день в Индию, а затем немножко пошляться по белому свету, навестив en route
[4] Японию, Южную Африку, Перу, Мексику, Китай, Венесуэлу, острова Фиджи и другие не менее живописные места.
Казалось, все Коганы крайне ему обрадовались, едва он переступил порог заведения. Они всем скопом сгрудились вокруг него, инстинктивно почувствовав очень крупный заказ. В этом превосходнейшем торговом заведении помимо поношенной одежды можно приобрести практически все, что есть на свете, и главная трудность заключается в том (братья – чрезвычайно убедительные продавцы), как этого избежать. На исходе пяти минут Осберт с легким удивлением обнаружил, что ему теперь принадлежат три коробки покерных фишек, ермолка, клюшки для поло, удочка, концертино, гавайская гитара и аквариум с золотыми рыбками.
