– В конце концов, – сказал молодой человек, – гольф – только игра.
Говорил он громко, а вид у него был такой, словно он следует ходу мысли. В курительную клуба он пришел ноябрьским вечером и молча сидел, глядя в камин.
– Забава, – уточнил он.
Старейшина, дремавший в кресле, окаменел от ужаса и быстро взглянул через плечо, опасаясь, как бы слуги не услышали этого кощунства.
– Неужели это говорит Джордж Уильям Пеннифазер? – укоризненно спросил он. – Мой дорогой, вы не в себе.
Молодой человек покраснел, ибо был хорошо воспитан и, в сущности, добр.
– Может быть, – согласился он, – я перегнул. Просто мне кажется, что нельзя вести себя с ближним, словно у него проказа.
Старейшина облегченно вздохнул.
– А, вон что! – сказал он. – Вас кто-то обидел на площадке. Что ж, расскажите мне все. Если не ошибаюсь, играли вы с Нэтом Фризби, и он победил.
– Да. Но не в этом дело. Этот мерзавец вел себя так, словно он – чемпион, снизошедший к простому смертному. Казалось, что ему скучно играть со мной! Он поглядывал на меня как на тяжкую обузу. Когда я подзастрял в кустах, он зевнул два раза. Победив меня, он завел речь о том, как хорош крокет, и удивлялся, почему в него не играют. Да месяц назад я мог разбить его в пух и прах!
Старейшина печально покачал снежно-седой головою.
– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Будем надеяться, что яд со временем выйдет из него. Неожиданный успех в гольфе подобен внезапному богатству. Он способен испортить человека, сбить его с толку. Приходит он чудом, и только чудо здесь поможет. Советую вам не играть с Фризби, пока не обретете высшего мастерства.
– Не думайте, я был не так уж плох, – сказал Джордж Уильям. – Вот, например…
– А я тем временем, – продолжал старец, – расскажу небольшую историю, которая подтвердит мои слова.
– Только я занес клюшку…
– История эта – о двух любящих людях, временно разделенных успехом одного из них…
– Я махал клюшкой быстро и сильно, как Дункан. Потом аккуратно замахнулся, скорее – в манере Вардона…
– Вижу, – сказал старейшина, – что вам не терпится услышать мою повесть. Что ж, начинаю.
Вдумчивый исследователь гольфа (сказал мудрый старец) приходит к выводу, что эта благородная игра исцеляет душу. Ее великая заслуга, ее служение человечеству – в том, что она учит: каких бы успехов ты ни достиг на иных поприщах, они не возвысят тебя над обычным, человеческим уровнем. Другими словами, гольф сокрушает гордыню. По-видимому, безумная гордость последних императоров Рима объясняется тем, что они не играли в гольф и не знали, тем самым, очищающего смирения, которое порождает неудавшаяся подсечка. Если бы Клеопатру удалили с поля после первого раунда женских соревнований, мы меньше слышали бы о ее непомерном властолюбии. Переходя к нашей эпохе, я полагаю, что Уоллес Чесни смог остаться хорошим человеком, ибо плохо играл в гольф. У него было все, чтобы стать гордецом, – редкая красота, железное здоровье, богатство. Он блестяще танцевал, плавал, играл в бридж и в поло. Наконец, он собирался жениться на Шарлотте Дикс. А женитьбы на Шарлотте Дикс, самой по себе, вполне достаточно для полного счастья.
Однако Уоллес, как я уже говорил, был скромен и приветлив. Объяснялось это тем, что он очень любил гольф, но играл из рук вон плохо. Шарлотта сказала мне при нем: «Зачем ходить в цирк, если можно посмотреть на Уоллеса, когда он пытается извлечь мяч из бункера на пути к одиннадцатой лунке?» Он не обиделся, у них был поистине райский союз, исключающий дурные чувства. Нередко я слышал, как за ленчем, в клубе, они обсуждают умозрительный матч между Уоллесом и неким калекой, которого выдумала Шарлотта. Словом, совершенно счастливая чета. Если разрешат так выразиться, «два сердца, бьющиеся, как одно».
Быть может, вам показалось, что Уоллес Чесни легко, едва ли не фривольно относился к гольфу. Это не так. Любовь побуждала его принимать беззлобные насмешки, но к Игре он относился с благоговейной серьезностью. Он тренировался утром и вечером, он покупал специальные книги, а самый вид клуба действовал на него, как мята на кошку. Помню, он покупал при мне клюшку, которая стоила два фунта и отличалась таким низким качеством, словно ее сделал клюшечник, упавший в очень раннем возрасте головой вниз.
– Знаю-знаю, – отвечал он, когда я указывал на самые явные недостатки злосчастного орудия. – Но я в нее верю. Точнее, с нею я поверю в себя. Мне кажется, ею при всем старании не сделаешь резаного удара.
Вера в себя! Вот чего ему не хватало, а он полагал, что в ней – суть и тайна гольфа. Словно алхимик, он искал то, что придаст ему эту веру. Помню, одно время он каждое утро повторял заклинание: «Я играю лучше, я играю лучше, я играю все лучше». Однако это настолько не соответствовало действительности, что он перестал. В сущности, он был мистиком, чему я и приписываю дальнейшие события.
Вероятно, гуляя по городу, вы видели магазин с вывеской:
Братья Коэн. Подержанная одежда
Возможно, вы разглядели сквозь витрину все виды одежды, какие только есть. Но братья ею не ограничивались. Их магазин – истинный музей не слишком новых предметов. Там можно купить подержанный револьвер, подержанный мяч, подержанный зонтик, не говоря о полевом бинокле, ошейнике, трости, рамке, чемодане-«дипломате» и пустом аквариуме. Однажды сияющим утром Уоллес проходил мимо и увидел в витрине клюшку исключительно странной формы. Он резко остановился, словно столкнувшись с невидимой стеной, а потом, пыхтя, как взволнованная рыба, вошел в магазин.
Тот буквально кишел мрачноватыми братьями, двое из которых немедленно кинулись на него, как леопарды, чтобы втиснуть его в желтый твидовый костюм. Прибегнув к помощи рожка для ботинок, они сделали свое дело и отошли полюбоваться.
– Как сидит! – сказал Исидор Коэн.
– Немного морщит под мышками, – сказал его брат Ирвинг. – Ничего, сейчас поправим.
– Само разгладится, – сказал Исидор. – От телесного тепла.
– А может, он летом похудеет, – сказал Ирвинг.
Кое-как выбравшись из костюма и немного отдышавшись, Уоллес объяснил, что хочет купить клюшку. Исидор тут же продал в придачу к ней ошейник и набор запонок, а Ирвинг – пожарную каску. Можно было уходить, но старший брат, Лу, освободился от другого клиента, всучив ему, кроме шляпы, две пары брюк и аквариум для тритонов. Увидев, что дела – в разгаре, он подошел к Уоллесу, робко манипулирующему клюшкой.
– Играете в гольф? – спросил он. – Тогда взгляните.
Нырнув в заросли одежд, он покопался там и вылез с предметом, увидев который Уоллес, при всей своей любви к гольфу, поднял руку, как бы защищаясь, и вскрикнул: «Не надо!»
Лу Коэн держал те самые штаны, которые называют гольфами. Уоллес часто видел их – в конце концов, их носит цвет клуба, – но таких он еще не встречал. Доминировал в них ярко-розовый фон, на котором воображение мастера разместило белые, желтые, лиловые и зеленые клетки.
