– Да, каждый.
– Не списывая короткие?
– Вот именно.
– Шлите телеграмму! – в один голос сказали собравшиеся.
Вечером кошкоглад обратился к Фердинанду вкрадчивым голосом юриста:
– А, Диббл! Вы-то мне и нужны. У меня есть молодой друг, Джордж Парслоу. Он скоро приедет. Обожает гольф! Не могли бы вы поиграть с ним? Он, знаете ли, новичок…
– С удовольствием, – отвечал Фердинанд.
– Он бы у вас поучился.
– Верно-верно.
– Тогда я вас познакомлю, как только он приедет.
– Очень рад.
Фердинанд был в прекрасном настроении, потому что Барбара написала, что приедет через два дня.
Фердинанд вставал рано и окунался до завтрака в море, что полезно для здоровья. В день Барбариного приезда он поднялся, надел серые брюки, нежно посмотрел на кружку и вышел на воздух. Утро было ясное, свежее, а сам он сиял изнутри и снаружи. Пересекая поле, чтобы пройти прямо к берегу, он весело насвистывал, повторяя в уме первые слова объяснения, ибо он твердо решил все проделать вечером, после обеда. Беззаботно шагая по мягкому дерну, он вдруг услышал крик: «Эй, впереди!», и через несколько секунд мимо, едва его не задев, пролетел мяч, который опустился в пятидесяти ярдах от него. Оглядевшись, он увидел, что к нему кто-то идет.
Расстояние до флажка было сто тридцать ярдов. Прибавьте пятьдесят, и вот вам сто восемьдесят. Таких ударов не бывало с основания курорта. Истинный игрок столь благороден, что, после недолгого страха, Фердинанд испытал восхищение. Он решил, что каким-то чудом один из его соперников сделал раз в жизни прекрасный удар. Мнение он переменил, когда неизвестный подошел поближе. Поскольку тот был ему неизвестен, он с неприязнью догадался, что с этим человеком ему предстоит играть.
– Простите, – сказал N. Он был высок, молод и поразительно красив. Глаза и усы у него были темные.
– Не за что, не за что, – ответил Фердинанд. – Э… вы всегда так играете?
– Обычно – получше, но сейчас я устал с дороги. Завтра матч с каким-то Дибблом, местным чемпионом.
– Это я, – скромно сказал Фердинанд.
– Вы? – Парслоу оглядел его. – Что ж, лучшему – победа.
Именно этого Фердинанд и боялся. Невесело кивнув, он поспешил к морю. Утро померкло. Солнце светило, но как-то бессмысленно, откуда-то взялся противный холодный ветер. Комплекс неполноценности ожил и приступил к делу.
Как печально, что миг, которого ты ждал с надеждой, оказался очень неприятным! Десять дней Барбара жила мечтой о том, как, выйдя из вагона, она увидит Фердинанда с огнем любви в глазах и словами той же любви на устах. Она не сомневалась, что он объяснится в первые пять минут, и смущало ее лишь то, что он может встать на колени тут же, на платформе.
– Вот и я! – весело крикнула она.
– Здрассь, – отвечал Фердинанд, криво улыбаясь.
Она окаменела. Откуда ей было знать, что все это вызвала злосчастная встреча с Парслоу? Естественно, она решила, что он ее разлюбил. Если бы он вел себя так раньше, она бы отнесла это на счет обалдуйства, но письма заверили ее, что здесь он идет от успеха к успеху.
– Я получила ваши письма, – сказала она, стараясь не сдаваться.
– Так я и думал, – отрешенно ответил он.
– Насколько я понимаю, вы творите чудеса.
– Да.
Они помолчали.
– Как доехали? – спросил он.
– Хорошо, – сказала Барбара.
Тон ее был холоден, сама она кипела от ярости. Теперь она все поняла. За десять дней его любовь исчезла. Он встретил другую девушку. Известно, как расторопен Амур на курортах, да еще летом. Зачем она его отпустила? Сожаления быстро сменились гневом, она заледенела, и Фердинанд, уже собравшийся поведать ей о своей беде, спрятался в раковину. По пути в отель он сказал, что день солнечный, с чем Барбара согласилась. Потом он сообщил, что на море красиво, а она согласилась и с этим. Он выразил надежду, что дождя не будет; она не возразила. И они надолго замолчали.
– Как тут мой дядя? – наконец спросила она.
Я забыл упомянуть, что кошкоглад приходился братом Барбариной матери.
– Дядя?
– Его фамилия Татл. Вы с ним встречались?
– Ну как же! Мы часто виделись. К нему приехал молодой человек, – прибавил Фердинанд, вспомнив свои беды, – некий Парслоу.
– Джордж Парслоу здесь? Как приятно!
– Вы с ним знакомы? – глухо спросил Фердинанд.
«Вот она, жизнь, – подумал он. – Только зазеваешься, только размечтаешься – бац! Джордж Парслоу».
– Конечно, – отвечала Барбара. – А вот и он.
Они как раз подъехали к отелю, на ступенях которого красовался ненавистный пришелец. Помраченному взору Фердинанда он напомнил греческого бога, и комплекс вырос до небес. Как можно состязаться в игре или в любви с этим киноактером и чемпионом?
– Джо-о-ордж! – воскликнула Барбара. – Привет.
– Привет, Барби!
Они оживленно заговорили. Ощутив, что он лишний, Фердинанд тихо ушел.
Парслоу обедал за одним столиком с дядей, а потом пошел с Барбарой в сад. Фердинанд провел час в бильярдной и удалился к себе. Даже лунный свет, игравший на кружке, не утешил его душу. Какое-то время он тренировался, загоняя мяч коротким ударом в гуттаперчевый стаканчик, потом лег, и сон его был тревожен.
Барбара проснулась поздно и позавтракала в номере. Спустившись вниз к полудню, она увидела, что никого нет. Обычно в такую погоду хотя бы часть приезжих закрывает окна и обсуждает в холле перспективы джутовой промышленности. Однако сейчас здесь сидел только старичок лет за восемьдесят со слуховой трубкой.
– Доброе утро, – сказала она, поскольку их вчера познакомили.
– Что? – переспросил он, ставя трубку в боевую позицию.
– Я сказала: «Доброе утро».
– А! Да, утро хорошее, очень хорошее. Если бы ровно в полдень мне не приносили молоко с булочкой, я был бы среди зрителей. Вот где я был бы, на поле. Сижу, жду булочку.
Тут ее принесли, и он, отставив орудие слуха, принялся за свой полдник.
– Смотрел бы матч, – заметил он.
– Какой матч?
Старичок углубился в молоко.
– Какой матч? – снова спросила Барбара.
– Что?
– Како-ой матч?!!
Старичок чуть не подавился булочкой.
– Собьет с него спесь, – сказал он.
– С кого?
– Да-да.
– С кого надо сбить спесь?
– А! С этого Диббла. Важный такой, надменный. Я-то заметил сразу, но никто слушать не хотел. Попомните мои слова, говорил я, он еще себя покажет. Надо его проучить. Ваш дядюшка вызвал Парслоу и подстроил матч. Диббл, – старичок закашлялся и отхлебнул молока, – Диббл не знает, что Парслоу – прекрасный игрок.
