Так и тянет сказать, что природа улыбалась. Воздух был прохладен и свеж; площадки, омытые весенним дождем, сверкали в солнечном свете; а у второй подставки Клиффорд Уимпл в новых штанах для гольфа собирался утопить третий мяч. Словом, все дышало тихим счастьем.
Однако старейшина, сидевший под дубом над девятой лункой, был не так благодушен, как всегда. Кресло, отданное ему неписаным законом, занял другой. Да, свобода, чуть зазеваешься, переходит во вседозволенность.
Старейшина кашлянул.
– По-видимому, – сказал он, – вам удобно в этом кресле? Секретарь клуба, до сей поры – безупречный, тупо на него взглянул.
– Простите?
– Я спрашиваю: это кресло подходит к вашей фигуре?
– Кресло? К фигуре? Ах кресло! Да-да.
– Счастлив слышать.
Они помолчали.
– Скажите, пожалуйста, – спросил секретарь, – что бы вы стали делать на моем месте? Как вам известно, я женюсь…
– Что же вы мучаете барышню? Она вас где-нибудь ждет. Пойдите, поищите.
– Она – лучшая девушка в мире.
– Ну, тем более.
– Но ревнивая. Сейчас я был в кабинете, а эта мисс Петтигрю зашла поискать кошелек. Его как раз ко мне принесли, я ей его дал, и она в такой это девической манере поцеловала меня в залысину. Тут вошла Адель. Смерть, – воскликнул он, – где твое жало?
Старейшина смягчился, он был добрый.
– Ай-я-я-яй! Что же вы сказали?
– Ничего, она выскочила.
Старейшина пощелкал языком.
– Такие недоразумения, – сказал он, – чрезвычайно распространены. Я бы мог привести не менее пятидесяти примеров. Выберу-ка историю о Джейн Паккард, Уильяме Бейтсе и Родни Спелвине.
– Вы вчера ее рассказывали. Джейн собиралась выйти за Родни, но одумалась и вышла за Бейтса, который играл в гольф.
– Я имею в виду другой случай.
– И его я знаю. Джейн снова поддалась чарам Родни, но опять же одумалась.
– Нет-нет. Не этот. Всего их три.
Секретарь закрыл лицо руками.
– Что ж, – проговорил он, – я слушаю. Не все ли теперь равно?
– Прежде всего, – сказал старейшина, – устроимся поудобнее. Садитесь сюда. Это кресло легче.
– Спасибо, не стоит.
– Садитесь.
– Ну хорошо.
– У-уф! – произнес старейшина, принимая любимую позу. Он благодушно посмотрел, как Клиффорд бьет четвертый удар. Когда серебристые капли сверкнули в солнечном свете, он одобрительно кивнул и приступил к рассказу.
– История, которую я собираюсь поведать (сказал старейшина), начинается, когда Джейн и Уильям были женаты семь лет. У Джейн гандикап достиг одиннадцати, у мужа ее – двенадцати, а маленький Брейд Вард он только что отметил шестой день рождения.
После тех страшных времен, когда охмуренная чарами Родни Джейн сняла студию в артистическом квартале, бросила гольф и, в сущности, училась играть на укулеле, после этих времен она всячески стремилась быть идеальной матерью. Чтобы предоставить сыну самое лучшее, она пригласила Энестейзию, младшую сестру Уильяма, поскольку та достигла полуфинала в Открытом чемпионате и, в отличие от многих игроков, обладала педагогическим талантом.
В тот вечер, с которого начинается рассказ, Джейн и Энестейзия сидели в гостиной. Они пили чай, и теперь гостья при помощи ложечки, сахара и крошек от печенья показывала, как выбралась из зарослей по пути к пятой лунке.
– Ты просто чудо! – воскликнула Джейн. – Как это важно для Брейда! Завтра ты будешь с ним заниматься?
– Буду, но утром, – сказала гостья. – Днем я должна поехать в город, встретиться с одним человеком.
Взор ее стал таким мечтательным и туманным, что Джейн заволновалась. Как мы знаем, ее влекло к романтике.
– Кто он? – спросила она.
– Один знакомый.
И она вздохнула так, что Джейн не смогла сдержаться.
– Ты его любишь?
– Ужасно, – прошептала Энестейзия.
– А он?
– Не знаю… Может быть…
– Как его зовут?
– Родни Спелвин.
– Что?
– Да, конечно, он пишет всякую чушь, – сказала гостья, – но он такой замечательный!
Джейн лишилась дара речи. Она знала, что невестка может забросить мяч в соседнее графство, но что-то в ней было хрупкое, что-то беспомощное. Девушек типа «розовый лепесток» хорошим мужчинам хочется защитить, а плохим – погубить. Вспомнив, что Родни едва не погубил ее (5 футов 7 дюймов), которая, если бы не любовь к животным, убила бы одним ударом быка, ей стало страшно.
– Ты его действительно любишь?
– Он мне дороже медали, – ответила невестка.
Джейн поняла, что говорить не о чем. Но надо что-то сделать! Что же? Рассказать про свой позор? Это могло бы помочь, но она не смела. И вдруг сама судьба указала ей путь.
Два раза в неделю она ходила в местное кино. Название «Переплавлены в горниле» могло прикрывать повесть о чем-нибудь таком, техническом, но с первых же кадров Джейн подалась вперед, не сунув в рот леденец.
Выйдя из кино, она весьма туманно помнила содержание, кроме одной сцены: Глория Гуч приходит во тьме домой к распутнику и умоляет пощадить ее сестру, попавшую в его тенета.
Теперь все было ясно. Она идет к Родни и заклинает памятью их любви пощадить Энестейзию. Это не так легко. У Глории муж – ученый, вечно сидит в библиотеке, а Уильям играет с ней в гольф и утром, и вечером. Однако судьба не подвела. Вскоре за завтраком он сказал, что должен съездить в город.
– Поедем вместе, а?
– Я не могу.
– А что? Закусим где-нибудь.
– Нет, мне надо потренироваться.
– Ладно. Постараюсь успеть к вечернему раунду.
Снедаемая угрызениями, она поцеловала его еще нежней, чем обычно, и махала, пока он не исчез из вида. Потом кинулась в дом, прыгнула к телефону и, попав на обойную фабрику Маркса и Морриса, в приют для бездомных кошек, а также к Оксу, Оксу и Пэдбери, «Галантерея», соединилась наконец с Родни Спелвином.
– Родни? – сказала она, боясь услышать: «Какой вам номер?» – Родни, это вы?
– Да. Кто говорит?
– Миссис Бейтс. Вы не можете прийти в «Алькасар» примерно к часу?
– Могу ли я! – воскликнул он. – Еще бы!
– Значит, в час, – повторила она. Ей стало легче. Если простой разговор вызывает такие чувства, будет нетрудно с ним управиться.
– В час, – со значением сказал он.
Джейн повесила трубку и пошла примерять шляпы.
