Войдя в ресторан и увидев Родни, Джейн подумала, что он – какой-то другой. Глубже, что ли, умнее, как будто что-то пережил.
– Вот и я, – сказала она с поддельной живостью.
Он посмотрел на нее тем самым взглядом, который означает: «Кто же это, Господи?»
– Как живете? – спросил он. – Выглядите блестяще.
– И вы хорошо выглядите, – сказала Джейн.
– А вы! Нет слов.
– Вы тоже… – Она запнулась, и они помолчали.
– Простите, что смотрю на часы, – сказал Родни, – я должен встретиться с… э-э…
– Со мной, – сказала Джейн.
– С вами?
– Да. Я вам сегодня звонила.
– Вы же сказали «Мисс Бейтс»!
– Нет, миссис Бейтс.
– Миссис?!
– Миссис.
– Ну конечно. Вы – миссис Бейтс.
– Вы меня забыли?
– Вас! Ну что вы! Что ж, пойдемте в зал?
– С удовольствием.
Ей было не по себе. Да, он ее забыл. Разговор предстоит трудный. Какая там память любви! Заклинать ею можно только в том случае, если она есть у собеседника.
В общем, с начала и до конца они говорили о погоде. Беседа отличалась редкой невинностью, но Уильям Бейтс, завидев эту пару в проходе, подскочил, словно в него ударила молния. Ко времени ленча он оказался рядом, зашел съесть бифштекс, и вот, пожалуйста!
Как я уже говорил, Уильям был тихим, мирным человеком. Внешне он напоминал грузовик и разделял с этим средством передвижения благодушный, даже незлобивый взгляд на жизнь. Мало что могло вывести его из себя, быть может – только Родни Спелвин. Кто чуть не увел Джейн, когда она была мисс Паккард? Кто заманил ее в эту треклятую «среду»? И вот, опять… Нет, это уж слишком! Уильям заскрежетал зубами с такой силой, что человек за соседним столиком попросил официанта выключить вентилятор, очень уж трещит.
Когда Уильям вернулся домой, Джейн читала в гостиной.
– Не скучала? – спросил он.
– Да нет.
– Играла в гольф?
– Так, немножко.
– В клуб заходила?
– Ненадолго.
– Знаешь, я, кажется, видел этого Спелвина.
Джейн задумалась.
– Спелвина? А, Родни! Я слышала, он выпустил новую книгу.
– Ты с ним давно не встречалась?
– Года два.
– Да? Ну, я пошел наверх.
Джейн послышался странный звук, и она подумала, что Брейд, вместо того чтобы спать, играет костями от маджонга. На самом деле Уильям скрежетал зубами.
Что может быть печальней, чем отдаление мужа и жены с одинаковым гандикапом? Бессердечно рассказывать о таких вещах, и я только замечу, что атмосфера в доме изменилась. Во вторник Уильям уклонился от утренней игры под тем предлогом, что обещал матч Питеру Уиларду, и Джейн сказала: «Как жаль!» Вечером в тот же день у него болела голова, и Джейн сказала: «Ах, Господи!» В среду был приступ люмбаго, и Джейн сказала «Да-а?» После этого само собой решилось, что играть они не будут.
Мало того, они избегали друг друга. Джейн сидела в гостиной, Уильям уходил к себе. Еще бы икону, портрет Троцкого, и можете считать, что вы в русском романе.
Как-то вечером, примерно через неделю после начала этих печальных событий, Джейн пыталась читать книгу о гольфе, но буквы сливались, а содержание было слишком глубоким. Она положила книгу и уставилась в пространство.
Конечно, думала она, лучше пойти и все ему рассказать. Но что тогда будет? Он сочтет своим долгом предупредить сестру, а она ощущала, что тон и слова будут не мягче, чем у рядового, который высказывает свое мнение о сержанте. Нежная и влюбленная девушка немедленно уедет. Кто же научит Брейди правильно держать клюшку? За две недели эта истинная звезда помогла ему больше, чем все игроки за два года. Нет, уезжать ей нельзя ни в коем случае!
Отсюда вытекает, что надо пожертвовать счастьем мужа ради будущности сына, а это нелегко.
Она думала и гадала, когда пришла вечерняя почта и горничная принесла письма в гостиную. Три были для Уильяма, она отослала их к нему; два для нее (счета); а одно – для Энестейзии. Адрес был написан неразборчивым почерком.
Джейн положила его и стала на него смотреть, как кошка на канарейку. Энестейзия уехала в гости на весь день. Женский инстинкт побуждал подержать конверт над паром, а потом написать «Поврежд. по ошибке», но тут зазвонил телефон, словно голос совести.
– Алло! – сказала Джейн.
– Алло, – ответил голос. Джейн закудахтала, как курица со слабыми нервами. Говорил Родни.
– Это вы? – спросил он.
– Я, – сказала она, прибавив в уме, что это правда.
– Ваш голос – как музыка, – продолжил он; к счастью, все женские голоса по телефону одинаковы. – Вы получили мое письмо?
– Нет… То есть… А что вы пишете?
– Я прошу вас прийти ко мне завтра, в четыре.
– К вам?
– Да. Я все приготовил. Слуги уйдут, мы будем одни. Вы придете?
– Приду, – отвечала Джейн, взяв себя в руки.
Она говорила мягко, но в голосе таилась угроза. Придет, как не прийти! Часто думала она о том, что именно сделала бы Глория Гуч. Что ж, ответ ясен. Если бы ее сестра пошла к распутнику, она отправилась бы туда же, чтобы спасти заблудшее дитя.
– Приду, – повторила она.
– Спасибо, спасибо! Я вас встречу на углу. Что это трещит?
– Не знаю. Да, трещит. Ну, до завтра.
– До завтра.
Джейн положила трубку. Положил ее и Уильям.
Энестейзия вернулась поздно, прочитала письмо и ничего не сказала. Наутро, за столом, она заметила вскользь, что ей нужно в город.
– К портнихе, – пояснила она.
– И мне, – сказала Джейн. – К зубному врачу.
– И мне, – добавил Уильям. – К юристу.
– Очень приятно, – сказала Энестейзия, выдержав небольшую паузу.
– Да, ужасно мило, – сказала Джейн, тоже ее выдержав.
– Зайдем в кафе, – продолжала Э. – Мне только к четырем.
– С удовольствием! – поддержала Д. – Мне тоже!
– И мне, – прибавил Уильям.
– Какое совпадение! – обрадовалась Джейн.
– Да, – сказал Уильям. Он хотел бы говорить радостно, но как-то не вышло. Джейн была слишком молода, чтобы видеть Сальвини в «Отелло», а то бы ее поразило исключительное сходство с небезызвестной сценой.
– Значит, пойдем в кафе? – не унималась Энестейзия.
– Я поем в клубе, – буркнул Уильям.
