Образовав своими телами неприступную крепость, они принялись решительно оттеснять меня прочь от заветных кабинетов.
— Видали? — простерла ко мне руку та, которой я показался таким невоспитанным. — Еще молоко на губах не обсохло, а уже обманывает! Внимание наше отвлекал.
— Да мне только посмотреть… — принялся было оправдываться я.
— Федор, что происходит? — раздался за моей спиной голос матери.
— Ах, это ваш! — дружно накинулись на нее все тетки. — Плохо сына воспитываете! Мы тут, можно сказать, второй час сидим, а он без очереди намылился! Где уважение к старшим? Где вежливость?
Про старуху какую-то выдумал и прямо мимо нас — к врачу.
— Во-первых, я сама разберусь, как своего сына воспитывать, — немедленно заступилась мать. — А во-вторых, зря волнуетесь. Нам в этот кабинет не нужно. Мы совершенно к другому врачу сидим. Федор, — переключилась она на меня. — Пошли! Иначе очередь пропустим.
И она поволокла меня за собой. Вслед нам неслись возмущенные вопли теток. Мать стала меня на ходу отчитывать:
— Куда тебя понесло? Зачем ты полез в этот кабинет? И что ты там наплел про какую-то старуху?
— Ничего я не плел. Старуха была, — вырвалось у меня.
В следующую секунду я горько пожалел об этом. Потому что мать, смерив меня пронзительным взглядом, осведомилась:
— Где была старуха? И что она делала? «Ну, попал, — пронеслось у меня в голове. — Господи, что же мне ей объяснить?»
— Ну-у, — медленно начал я вслух, — старуха была в коридоре, где мы сидели. А этот мальчик с тысячью болезней втесался в нее. Я хотел ей помочь, а потом увидел, что она платок уронила. Бросился догонять, а она вдруг раз — и исчезла.
Мать не сводила с меня глаз.
— Федя, зачем ты врешь?
— И не думаю, — я пытался найти в сочиненной на ходу истории слабое звено, но не находил.
— Нет, врешь, — повторила мать.
— Не вру, — решил стоять до последнего я.
— Тогда покажи мне платок старухи, — потребовала мать.
Я порылся в кармане и извлек на свет свой собственный носовой платок.
— Это твой, — не поддалась на уловку мать.
— Правильно, — кивнул я. — А старухин я, видимо, потерял, когда тетки из очереди на меня налетели.
— Никакой старухи в коридоре не было, — снова заговорила мать.
Это уж слишком. Ладно, платок. Но старуха-то действительно была. Поэтому я с чувством собственной правоты ответил:
— Может, ты еще скажешь, что мальчик с тысячью болезней ни на кого не налетал?
— Налетал, — неожиданно тихо проговорила мать. — Только не на старуху, а на колонну. Ой-ой-ой! Наша очередь! Ты, Федор, пока посиди. Я одна зайду к врачу. А потом тебя позову.
Она юркнула в кабинет. Дверь перед моим носом захлопнулась. Я совершенно не врубался в ситуацию. Предположим, мать была так увлечена болтовней, что не заметила в коридоре старуху. Это еще более или менее объяснимо. Хотя тоже странно. Колонну-то она заметила. Кстати, о колоннах. Никогда раньше не слышал, чтобы они шипели. Кроме того, я совершенно четко разглядел всю в черном старуху. А колонны тут грязно-розового цвета. Ну, хорошо. Допустим, я ошибся. Но почему врачу собирались показать меня, а пошла в результате к нему моя мама?
Впрочем, на последний вопрос я вскоре получил ответ. Дверь кабинета приоткрылась. Мать поманила меня внутрь.
— Заходи, Феденька, заходи! — голос ее звучал неестественно ласково.
Я насторожился и не спеша вошел. За столом сидела толстая тетенька в белом халате и белой шапочке. Больше всего она смахивала не на врача, а на повара. Увидев меня, она так радостно улыбнулась, будто хотела предложить что-нибудь вкусное.
— Ну, здравствуй, Федя. Меня зовут Капитолина Аркадьевна. Давай, раздевайся. Мы сейчас тебя послушаем.
Раздеваться мне не хотелось.
— Да я, знаете ли, вообще здоров.
— Охотно верю, — опять улыбнулась Капитолина Аркадьевна. — Но я ведь твой новый врач. Познакомиться надо.
— Ну, если познакомиться, — и я начал расстегивать рубашку.
Капитолина Аркадьевна принялась тщательно меня слушать.
— В легких чисто. Сердце хорошее, — наконец, вынесла мне приговор она. — Теперь открой пошире ротик и покажи горлышко.
Я исполнил просьбу и постарался как можно сильней высунуть язык. Докторша осталась довольна.
— А теперь поглядим, что у нас там с глазиком.
Тщательно изучив мой фингал, она повернулась к матери:
— С виду ничего серьезного. Ну-ка, Федя, садись. Сейчас давление будем мерить.
Давление у меня оказалось нормальное. Как, впрочем, и «животик», который мне щупали, уложив на тахту.
После «животика» мне велели встать и подвергли тщательному осмотру и ручки и ножки. Капитолина Аркадьевна почему-то все человеческие органы называла уменьшительно-ласкательно.
— Все в норме, — наконец выразительно покосилась она на мою мать. — Но я на всякий пожарный советую проконсультироваться у невропатолога. Тем более у него сейчас прием. Правда, к нему нужно записываться заранее, но я вас сама отведу.
— Зачем к невропатологу, если я в норме? — мне не улыбалось идти к еще одному врачу.
— Федя, так нужно, — ответила Капитолина Аркадьевна. — Я хочу наверняка исключить сотрясение мозга. Ведь тебя все-таки ударили по голове.
— По глазу, — уточнил я. — И потом, чего ты так волнуешься? Если все нормально, невропатолог посмотрит тебя и отпустит. Всего пять минут, — сказала врачиха.
Я тяжело вздохнул. Мое сотрясение мозга в первую очередь нужно было исключить из головы моей мамы. А это даже для хорошего невропатолога задача совсем не простая. Словом, я сдался.
— Ладно. Ведите.
Капитолина Аркадьевна, заперев кабинет, поднялась с нами на третий этаж и провела без очереди к невропатологу. Это был высокий, очень худой человек, с черной взъерошенной шевелюрой, черною же бородкой клинышком и в круглых очках, которые придавали ему сходство с совой-дистрофиком. И в имени его тоже было что-то совиное. Его звали Саввой Моисеевичем. Это я выяснил из карточки, приколотой к его халату, и невольно усмехнулся.
— Я разве рассказал тебе анекдот? — с ходу обиделся невропатолог.
— Вы — нет, — пытался выйти из неудобного положения я.
— Значит, сам вспомнил? — не сводил с меня совиного взора Савва Моисеевич. — Тогда излагай.
Вот привязался, с возмущением подумал я. Мы что сюда пришли анекдоты рассказывать?
— Ну, не хочешь, не надо, — махнул рукой сова-дистрофик. — Так. На что жалуемся?
