– В жизни не видал такого дурацкого похищения! Что себе думают эти идиоты? Палят в нас! Пуля-то прошла в дюйме от моей головы. Могла ведь и убить меня! Черт, и вымок я насквозь! Точно простуду схвачу. Ну, точно. А все из-за вашей глупости. К чему было тащиться сюда? Чего дома не сиделось?
– В доме мы не продержались бы и пяти минут, – возразил я. – А здесь мы можем держать осаду.
– Да кому это нужно? Мне, что ли? Что за важность, если меня и похитят? Мне лично начхать. Вот как выйду сейчас через эту дверь, и пускай меня похищают! Так моему папочке и надо. Не будет отсылать меня из дома в разные там чертовы школы. Зачем ему это понадобилось? Мне и дома хорошо. Я…
Громкий стук в дверь перебил поток его красноречия. Антракт закончился, начался второй раунд.
Сейчас, когда я задул свечу, мрак в конюшне стоял непроглядный, а сочетание шума и темноты всегда действует на нервы. Оставайся я спокойным, я бы попросту наплевал на эти удары. Судя по шуму, били каким-то деревянным орудием, как выяснилось потом – молотком из плотницкой. Дверь осталась бы в целости и без моего вмешательства. Для необстрелянного новичка, однако, сохранять хладнокровное бездействие – наитруднейший подвиг. Шум меня раздражал, я преувеличивал его значимость. Мне казалось, этому немедля нужно положить конец.
Минутой раньше я посадил синяк на голень, стукнувшись о пустой упаковочный ящик, валявшийся вместе с другим хламом на конюшне. Теперь я ощупью нашел ящик и, бесшумно поставив под окно, залез на него и выглянул. Найдя задвижку у окна, я приподнял раму. Снаружи ничего не было видно, но стуки стали явственнее. Просунув руку через решетку, я наугад выстрелил. В практическом смысле поступок имел свои изъяны. Выстрелы и вблизи вряд ли угодили бы в невидимую цель. Но как символ они произвели изумительный эффект. Двор вдруг наполнился трассирующими пулями. Ударив о плитку двора, пули отскакивали, отбивая кирпичи у дальней стены, и, отрикошетив от нее, разлетались по всем направлениям. В общем, вели себя в манере, способной обескуражить самое мужественное сердце.
Осаждающая сторона не стала задерживаться, чтобы поспорить. Нападавшие бросились врассыпную. Я слышал, как цокают каблуки по всем направлениям компаса. Еще несколько секунд, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием дождя. Второй раунд получился коротким, едва заслуживавшим названия раунда. Как и первый, закончился он целиком и полностью в нашу пользу.
Я спрыгнул с ящика, пыжась от гордости. У меня не было никакого опыта, и, однако, я провел бой как настоящий ветеран. Да, у меня есть полное право чувствовать себя победителем. Я снова зажег свечу и покровительственно улыбнулся гарнизону. Золотце, сидя на полу, слабо хватал ртом воздух. Он даже на минутку умолк. Одри в дальнем углу выглядела бледной, но спокойной. Ее поведение было безупречным. Держалась она со спокойным мужеством, завоевавшим мое восхищение. Она вела себя именно так, как и положено в критической ситуации. С таким храбрым, сверхкомпетентным командиром, как я, ей только и требовалось ждать и не мешаться под ногами.
– Я никого не ранил, – объявил я, – но противники разбежались, как кролики. Теперь они уже за пределами Хэмпшира.
И я снисходительно рассмеялся. Я мог позволить себе снисходительно посмеяться над врагом.
– А они вернутся?
– Возможно. В таком случае… – я пощупал левый карман куртки, – мне лучше приготовиться. – Я пощупал правый карман. – Н-да, приготовиться, – тупо повторил я. Меня прошиб липкий пот. Голос мой поник – ни в одном кармане не оказалось ни единого патрона, а я-то считал, что их полным-полно. В минуты крайнего волнения любой может оплошать. Я допустил промах: забыл свои боеприпасы.
2
Хотелось бы мне верить, что утаил я это открытие лишь из-за благородного желания избавить своих спутников от лишнего беспокойства. Но боюсь, что моя скрытность диктовалась иным – я содрогался от одной мысли, что Золотце прознает о моей слабоумной небрежности. Даже во времена опасности человек подвержен слабостям, и я знал, что не в силах выносить его комментариев. Если он уже позволял себе нотки раздражительности, то воображение никло, тщась представить, на какие вершины язвительности он воспарит, стоит мне открыть правду. Я постарался поправить ситуацию веселым оптимизмом.
– Они уже не вернутся, – убежденно заявил я, пытаясь поверить этому сам.
Золотце, как обычно, отпустил раздражающее замечание.
– Тогда давайте выбираться отсюда, – потребовал он. – Неохота мне торчать всю ночь в этом проклятом леднике. Я простужусь, у меня слабая грудь. Если вы так уверены, что спугнули их, давайте сматываться.
Заходить настолько далеко я не решался.
– Может, они где-то поблизости. Прячутся.
– Ну и что? Пускай похищают меня! Мне-то что!
– Думаю, все-таки лучше выждать, – заметила Одри.
– Конечно, – подхватил я. – Безумие выходить отсюда сейчас.
– Кхе-кхе-кхе, – жалостно покашлял Огден и с этой минуты не переставал надсадно кашлять.
Я, конечно, всерьез не надеялся, что моя демонстрация положила конец осаде. Я угадывал, что это всего лишь перерыв перед возобновлением вражеских действий. Я слишком хорошо знал целеустремленность Макгинниса, чтобы вообразить, будто он откажется от цели из-за нескольких выстрелов наугад. Впереди у него целая ночь, рано или поздно он вернется. Рассудил я верно. Нудно и томительно текли минуты, враг все не появлялся, но потом, карауля у окна, я услышал шаги, пересекающие двор, и тихие осторожные голоса. Сражение возобновлялось.
Яркий свет проник в окошко, отбросив широкий круг на потолок. Сообразить, что происходит, было нетрудно. Они сходили к автомобилю и притащили одну фару – коварный ход, в котором я угадал руку Сэма. Обезопасив таким образом опасное место, они с безудержной яростью возобновили атаку. Молоток заменили каким-то орудием поувесистее, железным на этот раз. Скорее всего разводным ключом от машины. Орудие грозное, даже крепкая дубовая дверь содрогалась под ударами. Полетели щепки, и я решил – пришло время отступить на вторую линию укреплений. Сколько выдержит дверь, сказать трудно, но я сомневался, что дольше нескольких секунд.
Я вновь зажег свечу, потушенную из соображений экономии, и, поймав взгляд Одри, дернул головой, показывая на лестницу.
– Пойдешь первой, – прошептал я.
Огден, пронаблюдав, как она исчезла в люке, с самым решительным видом повернулся ко мне:
– Если думаете, что заставите и меня подняться, то здорово промахнулись. Я останусь сидеть тут. Пускай ворвутся и забирают меня. Устал я от ваших глупостей.
На словесный спор времени не было. Схватив его в охапку (он лягался), я поволок его по лестнице и втолкнул в люк. Огден испустил свой фирменный заливистый визг. Это вдохновило нападавших, точно пение горна. С удвоенной силой посыпались на дверь удары.
Я взобрался по лестнице и сам опустил за собой крышку люка. Воздух на чердаке был душный и затхлый, пахло скошенным сеном. Не то местечко, какое человек выберет по доброй воле, чтобы посидеть и отдохнуть. Слышалось шуршание, по ветхому полу прошмыгнула крыса, Одри сдавленно вскрикнула, а Золотце с отвращением буркнул: «Тьфу, дрянь!» Какие бы достоинства ни имело это убежище в качестве крепости, мерзостным оно было, вне сомнений, дальше некуда.
