Пенни отступила на шаг.
– Джерри, миленький, все так запуталось! Понимаешь, когда я увидела, что она тебя гладит…
– Как сестра.
– Да, да, но я же не знала! А Орло Воспер как раз сделал мне предложение…
– Ой!
– …предложение, – тонким голосом продолжила Пенни, – и я согласилась.
Глава 5
1
Но что же, спросите вы, с Джорджем Сирилом Бурбоном, которого мы оставили, когда, высунув иссохший язык, он видел в будущем угрюмую Сахару? Почему, взывают к нам миллионы гневных голосов, ничего не известно об этом трезвеннике и страдальце?
Сейчас объясним. Ответственному летописцу приходится оставлять на время в тени тех, кого он охотно поставил бы в центр повествования. Он должен представить панораму, где много персонажей, и не волен сосредоточиться ни на ком из них, как бы ни трогали его чьи-либо злоключения. Когда Эдвард Гиббон
{25}, дописав до половины свой труд, жаловался доктору Джонсону, что участи ответственного историка не пожелает и собаке, он имел в виду именно это.
В той причудливой смеси трагических происшествий, которая призвана очистить читательскую душу жалостью и страхом, пришлось отвести столько места Джерри, Пенни, Конни или лорду Эмсворту, что Джордж Сирил Бурбон совершенно исчез. Если бы не одна, и то короткая, сцена, он мог бы с таким же успехом быть частью задника.
Тем острее радость, с какою менестрель настраивает лютню, чтобы запеть о несчастливом свинаре.
Никто не страдает так, как жаждущий, который не может выпить. После беседы с сэром Грегори он страдал все больше и больше. Нельзя сказать, что он прошел всю гамму чувств, ибо чувство у него было одно – мрачное отчаяние. Хотя он ни в чем не походил на Китса
{26}, просто поражает, насколько согласна их мысль. Китc, облизывая губы, стремился к Иппокрене, Джордж Сирил – к пиву, лучше бы с капелькой джина. За этим эликсиром и приходил он в «Герб Эмсвортов», «Гуся и Гусыню» и прочие заведения, которыми так гордился Маркет-Бландинг.
Однако всюду его поджидала беда. Ему предлагали лимонад, оранжад, сарсапариллу, фруктовый сок и даже молоко, но не напиток, столь успешно смывающий былую боль, грядущий страх. Никто и ни за что не давал субстанций, которые заинтересовали бы Омара Хайяма.
Но свинари, как известно, не сдаются. Вам кажется, что вы обошли их, обхитрили, сломили, а их живой разум не спит и находит выход. Именно это случилось с Джорджем Сирилом. Он бы и сам не сказал, когда пришла мысль о достопочтенном Галахаде, но она пришла, словно свет засиял в ночи. Мрачное отчаяние сменилось пламенной надеждой. Вдали замерцал счастливый конец.
Хотя в Бландингском замке Бурбон и Трипвуд почти не встречались, свинарь знал многое о младшем сыне. Он знал, что Галахад – человек добрый и терпимый, а главное – с мало-мальски пристойных лет следящий за тем, чтобы ближний не страдал от жажды. Откажет ли он другому, пусть незнакомому, если у того почернел язык? Навряд ли; во всяком случае, думал Джордж Сирил, попробовать надо.
Что свинарь думает, то он и делает. Пообедав и оставив хозяина в кабинете с чашкой кофе, он сел на велосипед и выехал в благоуханный сумрак.
Приняли его плохо. Бидж, никогда его не любивший, был подчеркнуто сух, словно к нему явились воинства мидян.
В отличие от него Джордж Сирил сиял и лучился. В отличие почти от всех он не боялся дворецкого. Много раз в «Гербе Эмсвортов» он сравнивал его с чучелом в манишке.
– Эй, друг, – сказал он, хотя в это и трудно поверить, – где мистер Галахад?
На высокогорных склонах у Биджа образовался лед.
– Мистер Галахад в янтарной комнате, – сурово вымолвил он, – со своим семейством.
– Ну, а ты его вытащи, – сказал несломленный Джордж Сирил. – Поговорить надо.
2
Однако Бидж знал не все. Галли побывал в янтарной комнате, но ушел оттуда на террасу, где и сидел с Моди. Наблюдатель, попади он туда, заметил бы, что они неспокойны. Казалось бы, вспоминай старые добрые дни, а они молчали и думали.
Возможно, есть на свете кроткие, ангельские женщины, которые скажут о человеке, бросившем их прямо в церкви: «Ну что поделаешь, молодость!..» – но Моди была иной. Обида сжигала до сих пор ее пылкую и гордую душу. Годами копила она то, что надо бы сообщить вероломному Табби, и сейчас горевала, что он так близко, а встретиться с ним нельзя. Попросить, чтобы ее отвезли на машине в Матчингем-Холл, – неудобно; тащиться туда в такую жару – невозможно.
Как всегда, замок был битком набит страждущими душами, но и среди них душа Моди Стаббз занимала не последнее место. Можем мы объяснить и настроение Галли. Когда невеста Парслоу – в доме, кузина – у Императрицы, а свинарь, потирая руки, распевает: «Ио-хо-хо, и бутылка «Грации»!», – никто не сохранит веселья. Прибавьте трагедию Пенни Доналдсон и симпатичного Вейла, и вы поймете, почему Галахад был сам не свой.
Долго ли они молчали, мы сказать не беремся. Чары разрушил лорд Эмсворт, вышедший на террасу с таким видом, словно он кого-то ищет. Так оно и было – высмотрев Моди, он решил поговорить с ней без присмотра. Казалось бы, чего лучше? Спокойно восходила луна, благоухали ночные цветы, лорд Воспер, не только игравший в теннис, но и любивший при случае спеть, оглашал окрестности чувствительной песней, а лорд Эмсворт ощущал, что самое время потолковать с Моди.
С тех пор как брат на этой самой террасе представил его вдове покойного Стаббза, странные чувства шевелились в его сердце. Двадцать лет он только и делал, что избегал женщин. Конечно, совсем не избежишь, они вечно откуда-то берутся, но прыть он обрел и с большим успехом исчезал, как нырнувшая утка. Близкие давно смирились с тем, что девятый граф – не дамский угодник, а если дама захочет от него вежливости, пусть пеняет на себя.
Однако к Моди его просто тянуло. Ему нравилась ее внешность; нравилась и душа – так и просится слово «влечение». Поймав ее взгляд, он чувствовал, что она говорит: «Подойди ко мне», – и мысль эта, как ни странно, казалась ему на редкость удачной. И вот он вышел на террасу, чтобы немного потолковать.
Но разве дождешься совершенства? Терраса была, мало того – в лунном свете; была и Моди в нем же, но был и Галахад, увидев которого, граф проблеял: «О… а… э…»
– А, Кларенс! – сказал Галли. – Как дела?
– Славно, славно, – отвечал лорд Эмсворт, исчезая в замке, словно фамильный призрак, которому не понравилось отведенное ему место.
Прекрасная Моди очнулась.
– Это был лорд Эмсворт? – спросила она, ибо заметила какое-то слабое мерцание.
