– Слушайте! – зашептала Моди. – Вы знаете Матчингем? Не кричите, лорд Эмсворт проснется!
Матчингем он знал и прохрипел, что это в двух шагах.
– Остановитесь там, а? – сказала сыщица. – Мне надо повидать сэра Грегори.
– Подождать вас, мэм?
– Нет, спасибо. Я не знаю, сколько пробуду, – ответила Моди, чувствуя, что пройдут часы, если не дни, пока она выскажет Табби Парслоу все. Как вы помните, ад не знает той ярости, какую в оскорблении испытывает женщина. Не смотреть же такой женщине на часы!
Машина подъехала к тяжелым воротам, железной решетке меж двух каменных столбов, увенчанных геральдическими животными. За воротами простирались лужайки, а за ними виднелась такая величавая усадьба, что Моди благоговейно вскрикнула: «Ух!» Табби явственно прошел большой путь с тех дней, когда он просил ее покормить его в кредит, поясняя, что именно кредит – двигатель торговли.
– Ладно, – сказала она, – высадите меня здесь.
2
Сэр Грегори Парслоу сел обедать, когда зазвенел звонок. Обед он заказал с утра, вложив в него много выдумки. Некоторые пьют с горя; он с горя ел. Освободившись от опеки, он собирался вознаградить себя за былые лишения.
Обед был такой:
Семга
Суп из шампиньонов
Филе камбалы
Венгерский гуляш
Спаржа под майонезом
Воздушный пирог «Амброзия»
Сыр
Фрукты
Кофе
Пирожные «Птифур»
{29}
Пирог «Амброзия» – это вещество, которое состоит из взбитых сливок, взбитого белка, сахарной пудры, бисквитного теста, очищенного винограда, тертого кокоса и апельсинового желе, а означает (во всяком случае, для падшего баронета) высшую свободу.
Сэр Грегори расстегнул нижние пуговицы жилета и стал выдавливать лимон на семгу, когда у парадных дверей поднялся шум. То была Моди, прорывавшаяся в дом, и Бинстед, вежливо, а там и злобно объяснявший, что хозяин обедает, беспокоить его нельзя. Вышеупомянутый хозяин только собрался сурово спросить: «Что за черт?» – как дверь отворилась и ворвалась Моди, за которой поспешал Бинстед, потерпевший поражение в неравной борьбе.
– Миссис Стаббз, – отчужденно возгласил он и умыл руки, предоставляя хозяину выпутываться самому.
Сэр Грегори застыл, как и семга на вилке. Всегда неприятно, если к обеду явится непрошеный гость, а уж тем более – призрак прошлого. Вспомнив, как подскочил Макбет, когда к нему зашел дух Банко, мы лучше поймем сэра Грегори.
– Что? Что? Что? Что? Что? – выговорил он, как бывало с ним в минуты волнения.
Синие глаза гостьи опасно сверкнули.
– Та-ак! – сказала она, легко щелкнув зубами. – Удивляюсь, что ты можешь смотреть мне в лицо, Табби Парслоу.
Сэр Грегори заморгал:
– Я?
– Да, ты.
Сэр Грегори схватил кусок семги, чтоб укрепить мозги; он слышал, что это очень помогает. Он схватил его и съел, но ничего не вышло. Видимо, тут нужна какая-то другая рыба.
Моди, дождавшись встречи, о которой она мечтала столько лет, приступила к делу немедленно.
– Красиво ты со мной поступил! – сказала она, как сама совесть.
– Э?
– Я ждала, ждала в церкви!..
Сэру Грегори опять показалось, что мозги ему не нужны.
– Ты? О чем ты говоришь?
– Не финти. Просил ты меня прийти в церковь седьмого июня в два ноль-ноль?
– Какого июня?
– Сам знаешь.
– Ничего я не знаю. Ты в себе?
Моди горько и коротко засмеялась. Примерно этого она и ждала. К счастью, она вооружилась до зубов.
– Не знаешь? – сказала она, вынимая что-то из сумочки. – Пожалуйста, вот письмо. Смотри, смотри.
Сэр Грегори проштудировал документ.
– Ты писал?
– Да, я.
– Ну, читай.
– «Дорогая Моди…»
– Нет, на другой стороне.
Сэр Грегори перевернул листок.
– Вот, ровно в два, седьмого.
Сэр Грегори вскрикнул:
– Это не семерка!
– То есть как не семерка?
– Так. Это четверка. Четвертого июня, яснее ясного. Только… странному человеку покажется, что это – семерка. О Господи! Неужели ты пришла в церковь седьмого июня?
– Конечно.
Глухо застонав, сэр Грегори схватил еще один кусок семги. Ослепительный свет вспыхнул перед ним. Сколько лет он думал, что произошло одно из тех печальных недоразумений, о которых любил писать Томас Харди.
– А я пришел четвертого, – сказал он.
– Не может быть!
Сэр Грегори не отличался тонкостью, но все же мог оценить глубину этой драмы.
– В цилиндре, – сказал он, и голос его дрогнул. – Мало того, я отдал его надеть на болванку, ну, выгладить, или что это с ним делают, и протер пивом, чтобы блестел. А когда я прождал два часа и решил, что ты не придешь, я снял его и на нем прыгал. Да, прыгал, а потом уехал в Париж, билеты я купил для нашего путешествия. В Париже хорошо. Конечно, страдал без тебя.
Моди смотрела на него, поводя кончиком носа.
– А ты не врешь?
– Конечно, не вру. Да Господи, разве я могу с ходу такое выдумать! Что я, писатель какой-нибудь?
Мысль его была так разумна, что рассеяла последние страхи. Моди всхлипнула, отвела рукой кусочек семги и едва выговорила из-за слез:
– Табби, какой ужас!
– Да. Нехорошо вышло.
– Я думала, ты спустил деньги на бегах.
– Вообще-то на бегах я был, но мне повезло, я выиграл. Шрапнель пришел первым, ставка один к двадцати. Выиграл сто фунтов. Потому я и смог купить цилиндр. Деньги мне вообще пригодились. Знаешь, как в Париже все дорого? Если тебе скажут, что там дешево, – не верь. Грабят на каждом шагу. Хотя еда этого стоит, готовят они…
Наступило молчание. Моди, как Глория Солт, думала о несбывшемся, сэр Грегори вспоминал название ресторанчика за Святой Магдалиной (Мадлен), где его особенно хорошо покормили. Именно там он впервые попробовал буйябез.
{30}
Бинстед, передышавшийся в буфетной, ибо Промысел не врывался еще так прямо в его тихую жизнь, обрел былой апломб и решился нести суп. Увидев его с суповой миской, сэр Грегори гостеприимно вскочил.
