Галли гневно фыркнул. Он не был женат и счел племянника трусом. Как далеки друг от друга семейный человек и холостой!
– Ты мужчина или мышь? – спросил он. – Она тебя не съест.
– Съест, – ответил Фредди. – Ты забыл, что Агги – дочь американского миллионера, а если ты их видел…
– Сотнями.
– …ты знаешь, что их дочери ждут от мужей кротости. Лет в шесть Агги поняла, что ее слово – закон. Она истинный ангел, но если бы меня спросили, нет ли в ней властности, я честно ответил бы: «Есть». Если мне предложат выбрать: нарушь ее волю или ударь полисмена по каске, я твердо предпочту полисмена. И не называй меня подкаблучником, – обратился он к Галли, – мне нравится такая жизнь. Я понимал, на что иду, когда регистратор делал свое дело.
Все помолчали. Потом Вероника посоветовала:
– А ты бы мог сказать Агги, что одолжил его мне.
– Мог бы, – согласился Фредди, – и сказал бы, если бы соскучился по землетрясению. Вы все упускаете важное обстоятельство, весьма деликатное, но здесь все свои. Какой-то кретин сообщил Агги, что мы были помолвлены.
– Смешно! – заметила леди Гермиона. – Детские глупости.
– Сколько лет прошло! – прибавил Галли.
– Несомненно, – сказал Фредди. – Но вы послушайте Агги, и вам покажется, что это было вчера. Так что я его тебе не одолжу, Ви. Как ни жаль, попрошу вернуть.
– О Фред-ди!
– Прости, ничего не поделаешь. Такова жизнь.
Вероника протянула руку. Губы ее задрожали, глаза моргали, но руку она протянула. Когда оратор, прошедший школу Доналдсона, покажет свое мастерство, всякая ее протянет.
– Спасибо, – сказал Фредди.
Он поторопился. То ли Веронике явилось видение бала (и она сама, практически обнаженная без этого колье), то ли что еще, но губы ее сжались, глаза засверкали опасным блеском. Руку она убрала.
– Не дам, – сказала она.
– Что? – сказал Фредди.
– Не дам, – повторила Вероника. – Это твой подарок, и я его не верну.
– Не вернешь? Ты что, навсегда его взяла?
– Конечно.
– Да оно не твое!
– Купи другое.
Такое удачное решение успокоило леди Гермиону.
– Как умно, дорогая! – похвалила она. – Странно, что ты сам не догадался, – обратилась она к Фредди.
– Прекрасный выход, – одобрил Галли. – Вот, выкрутиться можно всегда!
– Да что вы, не понимаете? – вскричал Фредди. – Я же вам говорил: Агги оторвет мне голову! Подарить Веронике – нет, Веронике! – ее ожерелье! Она со мной разведется.
– Чушь.
– Разведется, вы уж мне поверьте. Американки, они такие. Чуть что, и – бамц! Спросите Типпи. Его мать развелась с отцом, потому что он привез ее в десять ноль семь к поезду семь десять.
Галахад оживился.
– Это напоминает мне, – сказал он, – одну занятную историю…
Но ее никто не узнал. Сестра его натянуто кашлянула, оповещая о том, что входит Типтон Плимсол.
3
Типтон сиял, опровергая предположения хозяйки, что он утомлен после долгой дороги. Очки сверкали; сам он, по всей вероятности, летел.
Реклама настойчиво рекомендует лекарства, которые обеспечат дивный полет, высокую отрешенность, истинную цельность, изгонят же ту раздражительность, из-за которой мы барабаним пальцами, скрежещем зубами и притоптываем ногой. По видимости, Типтон Плимсол давно принимал что-то такое; и поэт Колридж, окажись он здесь, сказал бы, указывая на него: «Вот, теперь понимаете, что я имел в виду, когда писал: «Питается медвяною росою, пьет воду райскую».
– Гип-гип! – крикнул счастливец, несколько забывшись.
Хорошо кто-то сказал, что только решишь: мир и безопасность – и, пожалуйста, пагуба! Не успел Типтон пролететь полдюжины футов, как увидел Веронику с ожерельем, и ему показалось, что его стукнули чем-то тяжелым.
– Что это? – воскликнул он, еще не грозно, но и не без того. – Кто это подарил?
Леди Гермиона всполошилась. Она помнила тот первый вечер, когда будущий зять так бурно откликнулся на невиннейшую сцену. Увидев очами души, как фактический владелец типтонских магазинов разрывает помолвку и уезжает домой, она на секунду едва не потеряла сознание.
Только она пришла в себя, чтобы подумать, как увести Веронику в угол и уговорить меньше чем за сорок минут, необходимость эта отпала.
– Фредди, – ответила Вероника.
Типтон издал низкий, глухой, душераздирающий звук. Если бы здесь был лорд Эмсворт, он бы его узнал – именно такой звук издавала Императрица, тщетно пытаясь достать картошку, выкатившуюся из свинарника.
Он все понял. Теперь, когда сердце его спускалось до самых носков, он увидел, что Фредди играл, радуясь его счастью. Это не друг – это змий, из самых неверных. Неудивительно, что Типтон пошатнулся: кто тут не пошатнется!
И какая наглость, какое бесстыдство! Ну, подари простой кулон, никто и слова не скажет – подарок брата. Но бесценное ожерелье… Братья их не дарят. Дарят их змии.
Фредди тем временем сильно побледнел. Все, о чем думал Типтон, он видел четко, как верхнюю строку у окулиста, и сам думал о том, что, если ничего не предпринять, концессии не будет.
– Это моей жены! – крикнул он.
Лучше бы он молчал. Такого цинизма Типтон вынести не мог. Как это ни трудно, мы простим змия, который соблазняет невинную жертву на свои средства. Но если он еще и крадет – нет слов.
– То есть я…
Бормотание это прервал мягкий, но властный голос – голос человека, сотни раз мирившего жучков на скачках и разнимавшего лотошников:
– Минуточку, Фредди.
Галахад Трипвуд был добр. Он любил, чтобы все радовались. Заметив, что сестра его отрешенно и неприязненно на все это смотрит, он решил, что самое время вмешаться разумному человеку.
– Фредди пытается сказать, что эта штука принадлежала его жене, – объяснил он. – Она ей надоела, и теперь он волен делать с ней что хочет. Почему не отдать сестре такую безделушку?
– Безделушку? – выговорил Типтон. – Она стоит тысяч десять.
– Десять тысяч? – искренне удивился Галли. – Дорогой мой, что с вами? Нет-нет, я не поверю, что вы обманулись! Неужели человек с таким вкусом, с таким чувством приличия подарит десятитысячное колье чужой невесте? Есть вещи, которых просто не делают, Агги купила это в галантерее. Я не спутал?
– Все правильно, дядя Галли.
Типтон мучительно наморщил лоб:
– В галантерее?
– Вот именно.
– Шутки ради?
– Конечно! Женский каприз.
