Но я счел необходимым возразить:
– Не будьте таким снобом, Дживс. Разве можно судить о людях по одежде? Свитер с высоким горлом может стать царственным одеянием, если носить его ради торжества добродетели, и под матерчатой кепкой может биться благородное сердце. Не исключено, что они отличные ребята, если узнать их получше.
– Я предпочел бы их вовсе не знать, сэр. Именно они впоследствии стали кидать яйца, картофель, помидоры и репу.
Тут он был, пожалуй, прав.
– Верно, – согласился я, – у меня это вылетело из головы. Ладно, Дживс, продолжайте.
– В начале собрания прозвучал наш национальный гимн, исполненный учениками и ученицами городской начальной школы.
– Представляю себе, как это было ужасно.
– Тошнотворно, сэр.
– Ну а потом?
– Мэр произнес краткое вступительное слово, в котором представил публике кандидатов, после чего на трибуну поднялась миссис Мак-Коркадейл. На ней был модный жакет из высококачественного репса поверх плиссированного по бокам платья из травчатого марокена с длинными рукавами и воротником, отделанным…
– Опустим это, Дживс.
– Прошу прощения, сэр. Я полагал, что вам нужны все подробности, вплоть до малейших.
– Только когда они… как это говорится?
– Идут к делу, сэр?
– Вот-вот. Панцирь миссис Мак-Коркадейл оставим в покое. Как ее выступление?
– Весьма впечатляющее, несмотря на изрядное число выкриков с места.
– Ну, это не должно было выбить ее из седла.
– И не выбило, сэр. Она показалась мне дамой с необычайно сильным характером.
– Мне тоже.
– Вы с ней встречались, сэр?
– Мы говорили всего несколько минут, но мне хватило с избытком. Ее речь была пространной?
– Да, сэр. Не угодно ли вам будет прочитать основные тезисы? Я записал оба выступления стенографическим способом.
– Как-нибудь потом.
– В любое удобное для вас время, сэр.
– Как ей аплодировали? Горячо? Или так себе?
– Одна сторона зала – чрезвычайно горячо. Симпатии простонародных элементов распределились между ней и мистером Уиншипом почти поровну. Одни заняли правую половину, другие левую – без сомнения, умышленно. Ее сторонники выкрикивали одобрительные возгласы, приверженцы мистера Уиншипа шикали.
– А речь Медяка, конечно, сопровождали шиканьем уже ее люди?
– Без сомнения, так и было бы, если бы не общая направленность его выступления. Его появление на трибуне было воспринято частью публики довольно враждебно, но едва он начал говорить, как враждебность сменилась восторженным одобрением.
– Оппозиции?
– Да, сэр.
– Странно.
– Да, сэр.
– Не могли бы вы пояснить?
– С удовольствием, сэр. Позвольте мне только свериться с моими записями. Так. Вступительные слова мистера Уиншипа звучали следующим образом: «Дамы и господа, перед вами стоит изменившийся человек». Голос из зала: «Вот и славненько». Голос из зала: «Заткнись, паразит». Голос…
– Может, голоса не стоит, Дживс?
– Хорошо, сэр. Мистер Уиншип затем сказал: «Первым делом я хочу обратиться вон к тому джентльмену в свитере с высоким горлом, который неоднократно называл мою соперницу глупой старой каргой. Покорнейше прошу его выйти ко мне на трибуну. Я буду счастлив расшибить его мерзкую башку. Миссис Мак-Коркадейл не глупая, не старая и не карга». Голос… простите, сэр, я позабыл. «Миссис Мак-Коркадейл – не глупая, не старая и не карга, – заявил мистер Уиншип, – она женщина высокого ума и выдающихся способностей. Она вызывает у меня глубочайшее восхищение. Выслушав ее сегодня, я полностью изменил мои политические воззрения. Она обратила меня в свою веру, и я намерен в день выборов отдать за нее свой голос. Всех вас призываю сделать то же самое. Спасибо». И сел на место.
– Не может быть, Дживс!
– Все было именно так, сэр.
– Он действительно это сказал?
– Да, сэр.
– Вот почему его помолвка расстроилась.
– Должен сознаться, что это меня не удивляет, сэр.
Я был поражен. Казалось невероятным, что Медяк, сила которого заключалась более в мышцах, нежели в мозгах, сумел додуматься до такого хитроумного плана, спасавшего его из когтей Флоренс и в то же время не вредившего его репутации preux chevalier. Эта уловка характеризовала его как человека необычайно изворотливого, и я стал думать о том, что никогда не знаешь, какие сюрпризы кроются в глубинах человеческой личности, – как вдруг на поверхность пузырьком всплыла очередная моя внезапная догадка.
– Это ведь ваша работа, Дживс?
– Прошу прощения, сэр?
– Это вы надоумили Медяка так поступить?
– Вполне возможно, что на мистера Уиншипа оказали влияние некоторые мои слова, сэр. Он был чрезвычайно удручен своими матримониальными затруднениями и оказал мне честь, обратившись ко мне за советом. Могу допустить, что оброненное мною неосторожное замечание придало его мыслям именно то направление, какое они приняли.
– Проще говоря, он сделал это по вашему наущению.
– Да, сэр.
Я немного помолчал. Хорошо бы он выдумал что-нибудь столь же действенное в отношении меня и М. Бассет, подумалось мне. И еще мне пришло в голову, что случившееся, при всей его благотворности для Медяка, нанесло вред его сторонникам и последователям, равно как и консервативному движению как таковому.
Я сказал об этом вслух:
– Большая неприятность для тех, кто на него ставил.
– Во всякой жизни есть свое ненастье, сэр.
– А может, оно и к лучшему. Впредь будут держать деньги в старом дубовом комоде и перестанут биться об заклад. Этот день может стать поворотным в их жизни. Одно меня печалит – что Бингли теперь обогатится. Такой куш сорвет – только держись.
– Он сказал мне сегодня, что рассчитывает именно на это.
– Вы с ним виделись?
– Он приходил сюда примерно в пять часов, сэр.
– «Неумолим, жесток и злобен»?
– Напротив, сэр, полон дружелюбия. О прошлом и речи не было. Я напоил его чаем, и мы с полчаса поболтали.
– Странно.
– Да, сэр. Я подумал, не было ли у него какой-либо задней мысли?
– Какой, например?
– Должен сознаться, что мне ничего не приходит в голову. Разве что он питал какую-то надежду выманить у меня клубную книгу, но в это с трудом верится. Чем еще могу быть вам полезен, сэр?
– Вам не терпится вернуться к ушибленной горничной?
