Капитала у нас с Биллом в то время было долларов шестьсот на двоих, а требовалось нам еще как минимум две тысячи для одной операции с земельными участками в Западном Иллинойсе. Вот мы и толковали об этом, сидя на крылечке гостиницы в Вертисе. Похищение с последующим выкупом, убеждал меня Билл, провернуть здесь куда проще, чем там, где регулярно выходят газеты, которые тут же поднимут вой и разошлют во все стороны переодетых репортеров. К тому же городишко не сможет выслать за нами вдогонку никого, кроме какого-нибудь помощника шерифа да пары соседей жертвы.
Выходило вроде бы недурно.
Жертвой мы выбрали единственного сына самого видного обитателя Вертиса. Звали его Эбенезер Дорсет. Это был человек почтенный и весьма прижимистый, скупавший просроченные закладные и ведавший воскресными церковными сборами. Мальчишке на вид можно было дать лет десять, лицо у него сплошь было усеяно веснушками, а волосы имели приблизительно такой же цвет, как обложки журналов в киосках на железнодорожных станциях. Мы с Биллом прикидывали, что Дорсет-старший, не раздумывая, выложит нам за свое чадо две тысячи, и на меньшее решили не соглашаться.
Милях в двух от городка находилась небольшая гора с пологими склонами, поросшими густым сосняком. В дальнем склоне этой горки имелась пещера. Там мы сложили запас провизии и приступили к осуществлению нашего плана.
Однажды вечером мы проехались в двуколке мимо дома старика Дорсета. Мальчишка шлялся на улице и пулял камнями в котенка, вскарабкавшегося на забор.
– Эй, парень! – окликнул его Билл. – Хочешь прокатиться и получить пакетик леденцов?
Мальчишка, не долго думая, зафигачил Биллу прямо в глаз обломком кирпича.
– Так, – сказал Билл, перелезая через борт повозки и держась за физиономию. – Это будет стоить старику лишних пятьсот долларов…
Парень, скажем прямо, дрался, как средних размеров гризли, но мы все-таки его скрутили и затолкали на дно повозки. Добравшись до места, мы отвели его в пещеру, а лошадь я привязал в сосняке. Как только стемнело, я отвез двуколку на ферму, где мы ее взяли напрокат, а оттуда вернулся пешком.
Гляжу: Билл заклеивает пластырем ссадины на своей физиономии. За скалой у входа в пещеру пылает костер, а наш парень с двумя ястребиными перьями в рыжих патлах не сводит глаз с закипающего кофейника.
Подхожу поближе, а он целится в меня палкой и говорит:
– Проклятый бледнолицый, как ты посмел явиться в лагерь вождя краснокожих по имени Гроза Прерий?
– Мы с ним играем в индейцев, – говорит Билл, подтягивая штаны, чтобы лучше разглядеть синяки на щиколотках. – Цирк по сравнению с нами – чисто виды Святой Земли в альбоме с картинками. Я, понимаешь, старый охотник Хэнк, пленник вождя, и поутру с меня сдерут скальп, а потом сожгут к чертям. Святые великомученики! И здоров же драться ногами этот парень!
Да, сэр, мальчишка резвился вовсю. Жить в пещере ему пришлось по вкусу, он и думать забыл, что и сам в заложниках. Меня он, недолго думая, нарек Змеиным Глазом и объявил, что, когда его лучшие воины вернутся из похода, я тоже буду изжарен на костре на восходе солнца. Когда же мы уселись ужинать, наш парень, набив рот хлебом с беконом, произнес застольную речь примерно такого содержания:
– Тут у вас классно! Я еще никогда не жил в лесу; зато у меня один раз был ручной опоссум, а в прошлый день рождения мне исполнилось целых девять лет… Ненавижу ходить в школу. А тут в лесу водятся настоящие индейцы?.. Хочу еще подливки… Ветер чего дует? Потому, что деревья качаются?.. У нас было пятеро щенят… Хэнк, что это нос у тебя такой красный?.. У моего папаши денег видимо-невидимо… А звезды горячие?.. В субботу я два раза подряд отлупил Эда Уокера… Не люблю девчонок!.. Почему апельсины круглые?.. А кровати у вас в пещере есть?.. Попугай умеет говорить, а рыбы нет… Дюжина – это сколько будет?..
Каждые пять минут парень вспоминал, что он индеец, и, схватив свою палку, которую он именовал ружьем, прокрадывался к выходу из пещеры – выслеживать лазутчиков проклятых бледнолицых. Время от времени он испускал боевой клич, от которого старого охотника Хэнка бросало в дрожь. Да, сэр, бедолагу Билла этот мальчишка запугал до полусмерти с самого начала.
– Эй, – говорю ему, – Гроза Прерий, а домой тебе разве не хочется?
– А чего я там не видал? – отвечает он. – Мне в лесу нравится. Ты же не потащишь меня домой, Змеиный Глаз?
– Пока не потащу, – говорю я. – Мы еще малость поживем в пещере.
– Вот здорово! – говорит он. – В жизни мне еще не было так весело.
Спать мы улеглись незадолго до полуночи. Расстелили в пещере одеяла, уложили вождя краснокожих, а сами легли по обе стороны. Часа три кряду он не давал нам уснуть – то и дело вскакивал, хватаясь за свое ружье. При каждом треске ветки или шорохе листвы ему чудилось, что к пещере подкрадывается не то шайка разбойников, не то враждебное племя. Под конец я все-таки заснул тревожным сном, и мне привиделось, будто меня похитил и приковал к дереву дюжий рыжеволосый пират с деревянной ногой и ржавым тесаком.
Но долго нежиться мне не пришлось: на рассвете меня буквально вырвал из сна истошный визг Билла. Не крик, не вопль, не рев, какого следовало бы ожидать от голосовых связок взрослого мужчины, а совершенно непристойный, жуткий, унизительный, раздирающий барабанные перепонки визг. Так визжат женщины при виде призрака или волосатой гусеницы. Ужасно, скажу я вам, когда на ранней заре в пещере визжит упитанный, крепкий и, в общем-то, храбрый мужчина.
Я вскочил, чтобы взглянуть, что случилось. Гроза Прерий сидел на груди Билла, одной рукой вцепившись ему в волосы. В другой он держал остро отточенный ножик и деловито пытался содрать с Билла скальп, то есть самым недвусмысленным образом исполнял приговор, который сам же и вынес ему накануне вечером.
Я с трудом отнял у мальчишки нож и снова уложил его. Но с этой роковой минуты дух Билла окончательно надломился. Он растянулся на своем краю постели, однако за все то время, что парень оставался с нами, больше ни разу не сомкнул глаз. Я малость вздремнул, но к восходу солнца вдруг вспомнил, что вождь краснокожих грозился изжарить меня на костре именно в это время. Не сказать, что я сильно нервничал, но все-таки выбрался из пещеры, набил трубку, прикурил от еще тлевшего уголька и прислонился спиной к скале.
– Ты чего вздернулся в такую рань, Сэм? – спрашивает Билл.
– Я? Да что-то плечо разнылось. Думаю, может полегче станет, если посидеть.
– Врешь, – говорит Билл. – Ты просто боишься. Он обещал сжечь тебя на рассвете, и ты думаешь, что так он и сделает. И сжег бы, если б сообразил, куда я спрятал спички. Слушай, Сэм, ведь это ужас. Ты в самом деле уверен, что кто-нибудь заплатит хотя бы четвертак за то, чтобы это исчадие вернулось домой?
– Уверен, – говорю я. – Как раз таких и боготворят папаши с мамашами. А теперь вы с Грозой Прерий вставайте и принимайтесь за готовку, а я поднимусь на гору и осмотрюсь как следует.
