— Но ведь были ещё Зорге, Абель, — напомнила Маша.
— Да, конечно, — кивнула Инга Яновна, — эти были настоящие, герои.
Маша с удивлением и восхищением смотрела на седую старушку. Кто бы смог распознать в ней героическую разведчицу?
Инга Яновна перехватила её взгляд и покачала головой.
— Не смотри на меня так, девочка. Да, я провела за границей долгие годы, но ничего героического так и не совершила.
— Но почему? — вырвалось у Маши. Она тут же спохватилась и смущённо произнесла: — Извините.
— Тебе не за что извиняться. Вопрос ты задала правильный. Я часто сама себе его задаю: почему? Я уехала из Союза, когда мне было двадцать пять лет. Я мечтала о подвиге во имя Родины, и очень долго верила в то, что моё мгновение ещё придёт. Ты знаешь, девочка, разведчику редко удаётся совершить больше одного стоящего поступка. Чаще ты или занимаешься сбором второсортной информации, или перепроверяешь информацию, добытую кем-то другим, или просто ждёшь, когда Центр о тебе вспомнит и даст новое задание. Так получилось, что две трети срока, что я пробыла за рубежом, пришлись на ожидание ответственного задания, а одна треть на ожидание разрешения вернуться на Родину.
Сегодня Пётр Петрович лично заехал за Машей, чего не делал уже давно. По дороге на вокзал он, глядя на её задумчивое лицо, признался:
— Это я, Машенька, попросил Ингу Яновну рассказать тебе свою историю.
Маша повернула к нему лицо.
— Зачем?
— А ты не догадываешься? Я хочу, чтобы ты знала: наша профессия далеко не всегда отмечена подвигами и наградами. Впрочем, у Инги Яновны награды есть: орден и две медали.
— За сорок лет, — задумчиво произнесла Маша.
— Да, почти за сорок лет. Да, на её долю выпало совершить только один подвиг: за столь долгий срок избежать провала. Да, добытые ею сведения ни разу не были сверхважными, но нужными были всегда. Учти всё это перед тем, как примешь окончательное решение. Если ты его изменишь, я буду огорчён, но отнесусь к этому с пониманием.
Майор Максимов
После окончания школы пути сестёр Остроуховых разошлись. Маша пошла учиться на Штирлица, а Катя закрепилась в составе национальной сборной по художественной гимнастике, попутно учась на филфаке. Она по-прежнему грезила лаврами олимпийской чемпионки. Но когда осыпались листочки нескольких календарей, а она, продолжая ходить в «перспективных», по-прежнему оставалась в тени более удачливых подруг, Катя не на шутку встревожилась. С такими темпами из подавальщиц надежды можно запросто перекочевать в подавальщицу одежды. И тут ей, казалось, улыбнулась удача. В состав команды на летнюю Универсиаду Катя вошла первым номером. Но улыбка Фортуны оказалась лукавой. Все три раза, что Катя поднималась на пьедестал почёта, она кусала губы, чтобы не расплакаться: не от счастья — от огорчения. Когда тебе дана чёткая установка: минимум два «золота» — слушать чужой гимн вдвойне обидно. Катины две «бронзы» и «серебро» сочли провалом. Грозно скрипнуло перо и к прилагательному «перспективная» была добавлена частица «не». Катю вывели из состава сборной, что, с учётом возраста спортсменки, подводило жирную черту под её пребыванием в спорте высоких достижений. Катя по-прежнему выступала за институт, что позволяло продолжать учёбу за счёт бюджетных средств. Но гранит науки хорошо питает мозги, для желудка нужна иная пища. И Кате пришлось подружиться с шестом или, правильнее сказать, с пилоном. Пластичная с великолепной фигурой она быстро стала звездой ночных клубов Москвы. Тот факт, что она всё ещё оставалась девственницей, лишь увеличивал число желающих посмотреть на её выступление. У Кати появились деньги, и то, что вскоре её перевели с бюджетного обучения на платное, ничуть девушку не огорчило. Другое дело, что сама учёба давалась ей с трудом. В своё время она манкировала учёбой ради спорта, теперь учёба брала у неё реванш. К тому времени как Маша уже получила диплом, Катя добралась только до третьего курса. И тут с ней приключилась неприятная история: её продали в рабство. Не в буквальном, конечно, смысле. Сначала был очень выгодный контракт на выступление в ночных клубах одной азиатской страны. Потом сама собой возникла огромная неустойка, которую необходимо было отработать. Так «птичка» попала в клетку. И пусть клетка и была золотой, «птичка» затосковала и стала искать путь на свободу. Как Катя ухитрилась это сделать, мне, честно говоря, непонятно до сих пор, но как-то ночью заспанная Маша услышала в трубке взволнованный голос сестры: «Маша, помоги мне!» На этом связь оборвалась, но Маше хватило и этого. Несмотря на то, что она не успела сносить и одной пары офицерских погон, Маша была уже опытной сотрудницей, имевшей за плечами участие в успешно проведённой контр-операции. Это случилось ещё во время её учёбы, когда иностранная разведка предприняла ещё одну попытку завербовать приглянувшеюся «русскую».
Найти сестру, работая в Конторе, оказалось совсем не трудно, тем более что Катю никто особо и не прятал. Её незавидное положение определялось не столько крепостью запоров, сколько ворохом грамотно составленных документов, под каждым из которых стояла Катина подпись.
Именно это втолковывал Маше на протяжении последних пятнадцати минут её непосредственный начальник.
— Ты пойми, — увещевал он набычившуюся сотрудницу, — нет у нас законных оснований требовать возврата Екатерины Остроуховой на Родину до истечения срока её контракта после того, как она оформила двойное гражданство.
— А срок контракта истекает через тридцать лет, — продолжила за ним Маша.
Майор вздохнул.
— Это ещё не факт, что через тридцать. В её контракте прописано, что он автоматически продлевается, пока не будут погашены все неустойки. А за такой срок их сумма может существенно возрасти.
— И это вы считаете законным? — возмутилась Маша.
— Я так, конечно, не считаю, — вздохнул майор. — Но для досрочного расторжения контракта нужны очень веские основания.
— Какие? — спросила Катя.
— Ну, если принимающая сторона будет уличена в нарушении своих обязательств по контракту.
— И каковы эти обязательства? — спросила Маша.
— Гарантированное вознаграждение, кстати, довольно высокое. Проживание в отеле не ниже определённого уровня и кое-что по мелочам.
— И что, они всё это соблюдают? — удивилась Маша.
— Представь себе, да. По крайней мере, это следует из бумаг, под которыми стоит подпись твоей сестры. Другой разговор, что неустойка поглощает всю зарплату. Ну, тут твоя сестра сама виновата, надо смотреть, что подписываешь.
— А если Катя перестанет выполнять свои обязательства? — поинтересовалась Маша.
— Я бы не посоветовал ей это делать, — покачал головой майор.
— Почему?
— Потому. Сама догадайся.
— Неужели ничего нельзя сделать? — упавшим голосом спросила Маша.
