Триплекса схватили и потащили по лестнице. Через несколько секунд он уже стоял перед Оллсмайном, который внимательно осматривал труп убитого Бобом полицейского. Теперь Оллсмайн понял, в чем тут дело. Открытое окно привлекло наконец его внимание и, заглянув в него, он увидел, что комната опустела.
— Ага, — промолвил он, — один молодчик удрал. Ну, это полбеды. Главная-то птица у нас в руках. Нам только легче будет за ним одним смотреть. Да, господин Триплекс, — прибавил он со злобной улыбкой, обращаясь к капитану, — мы будем смотреть за вами так, как мать не смотрит за ребенком. Ну, на лошадей, молодцы! — обратился он к своим людям. — Сегодня мы будем у «Трех Стрел» и отдохнем во время плавания.
В минуту все были в седле, и отряд выехал за ворота, сопровождаемый низкими поклонами хозяина, чрезвычайно довольного барышом, который ему принесла эта ночь.
Австралийские реки, многоводные во время дождей, почти, пересыхают летом, и, кроме того, их русла усеяны мелями, поэтому ночное плавание по ним представляется опасным.
Поужинав, отряд расположился на отдых, капитана заперли в каюту и к ее дверям приставили двух человек, вооруженных револьверами. Но, видимо, его мало беспокоил такой избыток почтения, и он заснул таким мирным сном, как будто был окружен самыми верными друзьями. Теплая, напоенная ароматами, звездная ночь, тихо опустилась на землю. Наступила тишина. Вдруг около часа ночи раздался выстрел, все вскочили на ноги.
Но тревога оказалась напрасной. Часовой утверждал, что видел какое-то темное пятно, скользившее по воде, но упреки и насмешки товарищей скоро заставили его самого поверить, что он ошибался. На самом же деле он был абсолютно прав. Темным пятном была лодка, на которой прибыл корсар, и в ней сидели его матросы и Боб Сэмми. Уверенные, что часовой ошибся, все снова улеглись. На рассвете опять пустились в путь. В течение трех суток лодка плыла по реке, каждый раз останавливаясь на ночь, и только на четвертые сутки благодаря широкому устью можно было продолжать путь и ночью.
Около двух часов ночи лодка подошла к крейсеру, и с помощью вахтенных матросов ее экипаж поднялся на палубу. Затем подняли и саму шлюпку. Корсара тут же заперли в каюту в кормовой части судна с дверью, снабженной круглым окошечком, так что тюремщики могли видеть его малейшее движение. Теперь Оллсмайн был спокоен. Зеленая гладь океана стерегла его пленника лучше, чем целая армия часовых.
Войдя в свою каюту, Оллсмайн заснул крепким спокойным сном, каким ему давно уже не приходилось спать. Теперь неуловимый враг был наконец пойман, и во власти Оллсмайна было повесить его как противника Великобритании, того, кто оказался и его личным врагом. Со смертью корсара исчезал его грозный обвинитель, его власти, его положению более не грозила никакая опасность. Правда, было одно темное пятно во всей этой картине: это оживившаяся надежда Джоан, но в припадке оптимизма Оллсмайн не придавал этому большого значения. Он верил, что жена, как и все, преклонится перед его успехом, он верил, что сумеет окружить ее такой сетью шпионов, которые не допустят к ней Маудлин, даже если бы девочка была и на самом деле жива.
Оллсмайн встал поздно, легкая качка дала ему знать, что якорь поднят. Он радостно потер руки при мысли, что вот наконец он везет в Сидней корсара, который так долго делал его посмешищем. Довольный, улыбающийся, он вышел на палубу. Берег материка вдали рисовался темной полоской. Очертания его становились все туманнее и туманнее. Веселые голоса вывели его из приятных размышлений. Перед ним остановился Арман, а с ним Оретт и Лотия, улыбающиеся, хорошенькие, в свежих, светлых одеждах.
— Здравствуйте, сэр Оллсмайн! — вскричал журналист. — Наконец-то вы вернулись! Ну, как себя вы чувствуете после путешествия?
— Прекрасно, прекрасно. Но и вы также, по-видимому? А ваши дамы цветут, как розы!
— Боже мой, мадригал! Я думал, такие вещи употребляются только во Франции.
— Напрасно, напрасно. В Австралии отличный климат, и мадригал легко может процветать в ней под лучами хорошеньких глазок.
— Час от часу не легче! А, кстати, ваша экспедиция, кажется, вполне удалась?
При этом вопросе Оллсмайн гордо выпрямился.
— Я принял меры. И был вполне уверен в результате. Так что корсар Триплекс… — трижды пленник: океана, экипажа крейсера и мой.
Все замолчали. Внимательный наблюдатель заметил бы, что на лицах Армана и молодых женщин выразилось далеко не удовольствие. А если бы он мог читать мысли, то у Лотии прочел бы: «Как жаль! Ведь корсар был покровителем Робера!»
Но Оллсмайн был слишком доволен своим успехом, чтобы разбираться в выражениях чужих лиц.
— Да, — продолжал он, — этот плут заставил там меня поработать, вполне готов признать его искусство. И, знаете ли вы, он прекрасный игрок. Проиграв партию, он отнесся к этому вполне спокойно. С тех пор как я схватил его и до тех пор пока не запер здесь в каюте, я ни разу не мог на него пожаловаться.
— А он заперт в каюте? — небрежно пробормотал Лаваред.
— И крепко заперт, — подтвердил Оллсмайн.
— А страшный он? — спросила Оретт.
— Нисколько.
— Неужели не страшный?
— Право, нет. Он даже довольно красив. У него такие кроткие глаза, что я даже удивился. Выражаясь поэтически, это тигр в овечьей шкуре.
— Очень любопытно, — проговорила Оретт. — Право, мне даже захотелось посмотреть на этого корсара.
— Нет ничего легче.
— Моя просьба не кажется вам нескромной?
— Нисколько. Он в кормовой каюте, и в ней есть круглое окошечко.
— Так что его можно видеть незаметно для него? Вот хорошо-то! Пойдемте, пойдемте! Хочешь, Арман? Хочешь, Лотия?
Оллсмайн любезно предложил руку молодой женщине.
— Позвольте проводить вас, — предложил он.
— С удовольствием.
Они уже приближались к трапу, ведущему вниз, как в это время к Оллсмайну подошел командир крейсера и попросил его уделить ему несколько минут.
Надо было, чтобы Оллсмайн прочитал рапорт поведения бывшего с ним экипажа паровой шлюпки. Начальник полиции извинился и попросил своих «друзей» спуститься без него. Дамы не заставили упрашивать себя дважды и быстро сбежали вниз. Войдя в коридор, они пошли так быстро, что Арман едва успевал за ними. Теперь они не смеялись. Не обыкновенное любопытство, а сильная симпатия к корсару, этому великодушному покровителю Робера, влекла их к Триплексу. Это он протянул руку помощи несчастному французу, он же, по всей вероятности, освободил Ниари, этого свидетеля, необходимого для счастья Роберта и Лотии. Но, приближаясь к цели, они пошли медленнее, так как их охватило какое-то смутное волнение.
— Вы что, как будто раздумали знакомиться с нашим таинственным союзником? — тихо спросил журналист.
Его слова как бы вывели из нерешимости египтянку.
