— Благодарю вас, я прекрасно себя чувствую.
— Но хотя я и здоров телом, но болен духом, — сказал Арман.
— Неужели?
— Уверяю вас. Если вы можете уделить мне несколько минут, то я готов объяснить вам, что именно меня беспокоит.
— Я к вашим услугам.
— Отойдем немного в сторону: я боюсь, что нас могут подслушать.
Легкая усмешка сверкнула в глазах Джеймса, но он не ответил ни слова и пошел с парижанином.
Пройдя несколько шагов, Арман свернул в боковую улицу и, уверенный, что его не увидят из окон отеля, решил приступить к исполнению просьбы Робера.
— У меня есть к вам поручение, мистер Пак, — начал он.
— Поручение? От кого?
— От корсара Триплекса.
— А! От корсара Триплекса? Того самого, которого мой искуснейший патрон изловил в Бримстонских горах?
— Именно.
— Что ж, вы не сомневаетесь в его подлинности? — спросил он слегка насмешливым тоном.
Лаваред взглянул на него с удивлением.
— Будем откровенны, мистер Лаваред. Я, конечно, вам очень благодарен, что вы взяли на себя исполнить это поручение, но вы напрасно беспокоились: я уже все знаю.
— Все?
— Без исключения! Я даже знаю, зачем вы ко мне пожаловали.
— Вы преувеличиваете.
— Нисколько.
— Докажите.
— Тюрьма Макари.
Арману оставалось только поклониться.
— Вы совершенно правы. Я хотел сообщить вам именно это название. Таким образом, желание заключенного исполнено.
— Да, отчасти. Но у него есть и другое желание.
— Какое?
— Выйти из тюрьмы!
— Ну да, конечно. Но я не думаю, чтобы это было так легко.
— А я вам скажу, что ваш кузен уже другого мнения.
— Уже? Значит, вы успели войти с ним в сообщение?
— И настолько хорошо, что ему известен срок, когда он выйдет из тюрьмы. Это будет послезавтра, а пока возвращайтесь домой и приготовьтесь следовать за тем, кого сейчас к вам пришлют.
И не дожидаясь ответа пораженного собеседника, Джеймс Пак повернулся на каблуках и тут же исчез за углом Парамата-стрит.
— Нет, — несколько очнувшись от удивления, проговорил Лаваред, — нет, никогда в жизни я еще не видел такого нагромождения тайн. Впрочем, — прибавил он с беззаботным жестом, — в этом нет ничего печального. Лучше-ка я пойду домой. Оретт и в особенности Лотия очень обрадуются тем новостям, которые я им принесу.
И, придя к такому решению, Лаваред быстро зашагал домой.
А Робер в то время, как происходил разговор его кузена с Джеймсом, садился в кэб в сопровождении двух полисменов. Карета покатилась по улицам старого Сиднея, потом по широким правильным авеню нового, и, наконец, остановилась у массивных ворот старой крепости. Тюремная стража в светло-серых мундирах приняла арестованного у полиции, ворота тюрьмы затворились, пропустив Робера, и опять закрылись за ним, прогремев железными засовами. Его провели в небольшую залу, где его ожидал чиновник, сидевший за столом с пером в руках. Здесь Робер узнал, с каким уважением относятся в Австралии к личной свободе каждого. Увидев Робера, чиновник заглянул в лежавшую перед ним квитанцию и спросил с вежливым поклоном:
— Вы — корсар Триплекс?
Жених Лотии наклонил голову.
— Хорошо. В Европе есть дурная привычка прибавлять номер к имени арестантам, но мы, свободные сыны Австралии, считаем это покушением на свободу. Поэтому, как вам будет угодно: сохранить ваше имя или принять какой-нибудь псевдоним?
Робер с удивлением взглянул на говорившего.
— Если вы так уважаете свободу, то не выпустите ли меня отсюда? — сказал он веселым тоном, довольно странным в его положении.
Это замечание показалось до того забавным чиновнику, что он расхохотался до слез.
— Все, кроме этого, — ответил он, немного отдышавшись. — Ведь не мы запираем вас сюда, а общество. Внутри этой ограды мы всемогущи, но наша власть кончается у ворот тюрьмы. Вы увидите, однако, что мы внутри предоставляем заключенным самую широкую свободу. Конечно, господин корсар, — прибавил он любезным тоном, — вам угодно занять помещение поудобнее?
— Да, по возможности.
— И, вероятно, тюремный обед покажется вам недостаточно подходящим? Может быть, вы предпочтете получать обед со стороны?
— Вы предупреждаете мои желания.
— Очень рад, что угодил вам. Я должен прибавить, — продолжал он, — что вам предоставляется право требовать все, что угодно, понятно, за соответствующее вознаграждение. Даже если вы найдете, что приговор суда окажется для вас неудобным, вы можете приказать принести себе яду. Я, конечно, не настаиваю, но если вы решите покончить с собой, то тюремная аптека к вашим услугам. Я советую вам обратиться именно туда, потому что цены там гораздо ниже, чем в городских аптеках.
Робер невольно расхохотался, услышав это странное предложение. Его веселость, видимо, произвела на чиновника хорошее впечатление.
— Я разговариваю с вами, как с новичком, — с тонкой улыбкой прибавил он, — но, разумеется, вы достаточно опытны в этом деле. Вероятно, у вас в кармане есть средство, чтобы избавиться от виселицы? Вам нечего скрывать, — продолжал он, заметив отрицательный жест арестанта, — это ваше право. Обыскивать вас мы не будем. Этот варварский обычай Старого Света давно уже изгнан у нас из употребления. Итак, — закончил он, — я записал: «Корсар Триплекс, особое помещение — три шиллинга в сутки, обед со стороны — восемь шиллингов». Это не будет для вас дорого?
— Я согласен.
— Кросби, отведите джентльмена в камеру № 2, — сказал чиновник, обращаясь к одному из стражей, — и постараетесь, чтобы он ни в чем не терпел недостатка.
И, любезно поклонившись арестанту, он начал что-то писать.
По знаку Кросби, Робер вышел из приемной комнаты, прошел множество дворов и темных коридоров и, наконец, вошел в довольно большую комнату, в которой стояла постель, зеркальный шкаф, умывальник, стулья и стол, все из довольно ценного дерева, комната эта походила больше на номер второразрядной гостиницы. На решетчатом окне висела узорная занавеска, пол был затянут трипом.
— А здесь не дурно, — заметил псевдо-корсар.
Лицо тюремщика расплылось в улыбку:
— О, сэр, это лучшая камера во всей тюрьме. Если стать на стул, то в окно виден весь нижний город и порт. Прекрасный вид, отличный воздух. Жаль только, что ваше недоразумение с правосудием не позволит вам побыть подольше. Однако, что это я болтаю? Надо же позаботиться о завтраке. Здесь неподалеку есть ресторан, в котором делают такое рагу, что даже мертвец воскреснет от одного только их запаха.
