И предупредительный тюремщик, угадывая желания своего «клиента», живо придумал меню обеда, которым можно было накормить, вероятно, десять человек. Очевидно, он рассчитывал на остатки от обеда и, надо сознаться, придуманное им меню указывало на немалый аппетит изобретателя. Это, однако, не помешало ему, уходя, крепко запереть дверь. Резкий стук засовов напомнил заключенному, что хотя здесь и позаботились о его гастрономических потребностях, но не обращали внимания на его естественное в его положении желание убежать.
Оставшись один, он нахмурился и стал ходить взад и вперед по камере. «Только бы Арман успел предупредить Джеймса… Только бы Джеймс оказался в Сиднее… — говорил он в волнении. — А если его нет… Какое же это будет несчастье! Бедная Лотия и… бедный я!»
Действительно, всякая задержка могла оказаться роковой для Робера. От него не скрывали, что его дело поведут быстро, а перспектива быть повешенным и вынужденным с высоты виселицы послать последнее «прости» невесте заставила бы задуматься самого веселого по природе человека.
Его размышления были прерваны возвращением Кросби. Любезный тюремщик нес корзину, полную тарелок, стаканов и бутылок. Он быстро принялся накрывать на стол, время от времени бросая грустные взгляды на заключенного. Он как будто хотел ему сказать что-то, но не решался. Наконец, расставив блюда на столе, он все же решился сразу.
— Сэр корсар, — сказал он.
Робер обернулся.
— Какой-то джентльмен на улице велел мне передать вам посылочку.
Робер вздрогнул.
— Давайте скорее, — сказал он.
— Я вам, конечно, отдам ее. Вы имеете полное право получать здесь все, что вам угодно. Это маленькая запечатанная коробочка. Но сначала позвольте обратиться к вам с просьбой…
— Пожалуйста.
— Видите ли… Может быть, это — яд, о котором говорил сегодня утром смотритель. Так вот… не подождете ли вы, не кушайте его слишком скоро… Я отец семейства, у меня семь человек детей… Услуги заключенным — мой главный приработок…
Эта наивная просьба заставила Робера улыбнуться. Значит, смотритель ничего не приукрасил. Всякие льготы, совместные с лишением свободы, не исключая и права на самоубийство, были действительно предоставлены заключенным.
Тюремщик ожидал ответа.
— По моему расчету, если я соглашусь на виселицу, мне остается жить с неделю, — сказал Робер.
— Около этого, — подтвердил тюремщик.
— Сколько вы заработаете за это время?
Тюремщик с минуту подумал:
— Два шиллинга в день. Это не много?
— Нет. Значит, всего шестнадцать шиллингов?
— Совершенно верно.
Робер опустил руку в карман и, вынув банкноту в пять фунтов стерлингов, протянул Кросби.
— Вот сто шиллингов, — сказал он.
— Но у меня нет сдачи, сэр.
— Возьмите все. Только давайте мне скорее ту коробочку.
Тюремщик с почтительным поклоном передал Роберу обвязанную шнурком и опечатанную сургучом коробочку. Она была в ширину не больше трех, а в длину — не более пяти сантиметров. Робер резким движением вырвал посылку из рук тюремщика.
— Подождите, сэр, — проговорил Кросби взволнованным голосом. — Может быть, есть еще надежда. Подождите!
Робер знаком приказал ему выйти, ему хотелось поскорее остаться одному, чтобы узнать, что это за посылка и что она означает.
Когда дверь затворилась, он разорвал шнурок, сломал печати и открыл коробочку. Но, заглянув в нее, он остолбенел. Дно коробочки было выстлано ватой, а на вате лежал маленький флакон с бесцветной жидкостью. На этикетке было написано: «Цианистоводородная кислота».
Заключенный с невольным ужасом посмотрел на флакон.
Этот химический термин был ему хорошо известен. Он знал, что таково научное название страшной синильной кислоты, одной капли которой было достаточно, чтобы вызвать внезапную смерть. Содержимое флакона могло отравить целый полк. Что же означала эта мрачная посылка? Не то ли, что его друзья считали его положение безнадежным и, в свою очередь, советовали ему, как и смотритель, прибегнуть к яду?..
Он осторожно вынул флакон из коробочки. Под ним оказался маленький клочок бумаги, и Робер инстинктивно почувствовал, что этот клочок бумаги даст ему необходимые пояснения. Дрожащей рукой он развернул записку. Сердце его трепетало, как подстреленная птица.
«Не бойтесь и верьте. Выпейте все до последней капли. Записку сожгите», — прочитал Робер.
— Его почерк, его, — произнес он, поднимая глаза от записки. — Хорошо! Я не буду бояться. Тебе, странное существо, принадлежит вся моя жизнь, воля и судьба моя. Я повинуюсь.
Бледный от волнения, он зажег спичку и поднес к ней тонкий листочек. Когда тот сгорел, он тщательно размял пепел, так что от записки осталась только тонкая незаметная пыль, рассеявшаяся по всей комнате его дуновением.
— Ну, письмо уничтожено. Надо написать записку.
С необыкновенным спокойствием он подошел к столу, вырвал листок бумаги из записной книжки и написал обычное последнее письмо самоубийцы:
«Умираю по собственной воле. В смерти моей прошу никого не винить».
И, положив бумагу на видное место, он взял в руки роковой флакон.
— Ну, пришла пора доказать, что я не боюсь и верю.
Он лег в постель, скорбная усмешка скривила его губы.
— Ну что бы ни случилось, Лотия, я умираю с твоим именем на устах!
Он вытащил пробку, крепкий запах горького миндаля распространился по комнате. Робер закрыл глаза, вложил в рот горлышко флакона и выпил всю жидкость.
По телу его пробежала судорога… Он попытался подняться, но не смог и тяжело упал на постель. Флакон выскользнул из разжавшихся пальцев и со звоном покатился по полу. Все стихло. На кровати лежало недвижное тело Робера. Лицо его посинело, руки покрылись черноватыми полосками…
Через несколько часов Кросби вошел в камеру Триплекса, узнать, не будет ли каких-нибудь приказаний. Он невольно вскрикнул, увидев узника неподвижно лежащим на кровати. Он подбежал к нему, взял его руку, но она была холодной.
— Бедняга предпочел яд, — печально проговорил тюремщик. — Жаль мне его. Правда, он корсар, но такой великодушный… Да и кому он делал зло? Одной полиции… Ну, нечего делать. Сколько ни толкуй, а жизнь ему не вернешь, надо дать знать начальству.
И, по привычке закрыв дверь камеры, пошел сообщить о случившемся главному тюремщику. Удостоверившись в правильности донесения Кросби, главный тюремщик, в свою очередь, дал знать, кому следует, и вскоре весть достигла директора тюрьмы баронета Долльбаса. Тот немедленно послал своего помощника, мистера Комбея, сообщить сэру Оллсмайну важную новость.
Когда помощник директора подъехал к дому Оллсмайна, его немедленно провели к начальнику полиции, который занимался делами в своем кабинете, вместе с Джеймсом Паком.
