— Осведомитесь, доктор! Мы настигнем этих беглецов, — улыбаясь, добавил он. — Можете идти, господа!
Джек понял смысл и значение слов генерала: он знал, что Кауфман каким-то таинственным способом выведает истину от Нилии, своей несчастной пленницы, заключенной в его карроварке.
Выйдя на палубу, он ушел в дальний ее конец и, опустившись обоими локтями на борт, стал возносить мысленно пламенные мольбы Творцу, чтобы тайна бежавших не раскрылась, чтобы англичане не могли нагнать их. Перед его глазами, словно таинственное морское чудовище, вырисовывался силуэт карроварки, и он с затаенным волнением ждал, когда Кауфман вновь появится на ее кровле, а с нее перейдет на палубу канонерки, чтобы сообщить полученные им сведения лорду Биггену.
Едва немец вступил на «Впередсмотрящий», как зоркий глаз его заметил молодого человека.
— Что вы тут делаете? — спросил он, сердито сдвинув брови.
— Я думал о беглецах! — ответил молодой Прайс.
— И, вероятно, сожалели, что дали им бежать, да… можно пожалеть, так как теперь они уже далеко, и нагнать их нет возможности!
— Неужели? Как это прискорбно! — воскликнул Джек. — Но скажите, ради Бога, как вы узнали все это там, на вашем судне!
— Особый аппарат моего изобретения приводил меня в сообщение с разведчиками Нилии!
— A-а, вот как… Вероятно, нечто вроде беспроволочного телеграфа системы Дюкретэ или Маркони?
— Да, да! — досадливо подтвердил Кауфман и, повернув спину докучливому юноше, крупными шагами направился в каюту Сирдара.
Едва только шаги его затихли в отдалении, как одна из ставен иллюминаторов с сухим стуком раскрылась, — и знакомый нежный и печальный голос произнес:
— Будь спокоен, друг; они далеко, им не грозит никакой опасности! Ты увидишь их вновь в Каире, где я буду освобождена, хотя и останусь заключенной в этой карроварке!
Джек, едва владея собою от волнения, молящим жестом сложив руки, стал просить:
— О, кто бы ты ни была, женщина или дух, говори, о, говори еще, дай мне упиться звуком твоего голоса, который преследует меня и днем, и ночью!
— Погоди… я разыскивала бумаги, которые хотела дать тебе, — продолжал голос, — необходимо, чтобы ты основательно ознакомился с конструкцией моего плавучего фургона… Это подробные планы, изучи их внимательно, но не говори об этом никому ни слова, слышишь?
— Я буду молчать! — обещал Джек.
— Я тебе верю, пусть же никто не знает о том, что тебе известно; иначе, если об этом кто-нибудь узнает, мы с тобой будем разлучены навек… На век, понимаешь ли ты, и счастье соединения друг с другом стало бы невозможно! Теперь смотри, я связываю эти бумаги розовой ленточкой, смотри, никто за тобой не следит?
— Никто; я никого вблизи не вижу.
— Ну, так лови и скрывай их от всех глаз!
Белый сверток, вылетев из окна иллюминатора, взвился в воздухе и упал без шума к ногам Джека. В одну секунду он поднял этот сверток и спрятал его у себя на груди.
— Ну, прощай, изучай эти планы, в Каире мы увидимся! — промолвил голос, постепенно замирая как бы в отдалении. Сухой металлический стук возвестил юноше, что ставень иллюминатора захлопнулся. Теперь единственной мыслью Джека было — где бы ему приютиться так, чтобы ни одна душа не могла помешать ему, не могла нарушить его одиночество! Вдруг у него возникла блестящая мысль: на самом носу судна, за мачтой, было укромное местечко, куда никто никогда не заглядывал, а ночь сегодня была такая светлая, луна светила так ярко, что при свете ее легко можно было читать.
Забравшись туда, Джек погрузился в изучение своих планов. Все на них было до того ясно, что малый ребенок без труда разбирался бы в них. Здесь было ясно передано не только внутреннее помещение карроварки, но даже разъяснен способ, как отворять снаружи и изнутри главный трап, дающий доступ внутрь судна, как управляться со складной лесенкой и т. д.
С невыразимым чувством восторга сложил он планы и спрятал у себя на груди во внутреннем кармане своего казакина.
— О, теперь я все, все знаю! — прошептал он. — В Каире я увижу Нилию… да, я увижу ее, хотя бы это мне должно было стоить жизни!
— Не беспокойтесь, — говорил между тем голос генерала у дверей его каюты, из которых выходил Кауфман, — этот мальчик недолго будет докучать вам своим любопытством! В Каире мы поместим вашу карроварку на главной аллее моего сада и приставим к ней двух часовых, которые будут сменяться и днем, и ночью; кроме того, всякому, кто осмелится подойти к ней, будет грозить карцер!
Глава VIII
В КАРРОВАРКЕ
— Ах, дети мои! Дети мои! — радостно восклицала мистрис Прайс, обнимая поочередно своих двух сыновей, только что вернувшихся вместе с лордом Биггеном из своей экспедиции на остров Финэ.
Добрая женщина гордилась подвигами своих сыновей, уверенная, что сын, дорогой ее Джек, будет отомщен, что негодяи, осмелившиеся связать его, будут примерно наказаны, и превозносила заслуги таинственной Нилии.
Этот добрый гений английского главнокомандующего сильно интересовал мистрис Прайс, и она горячо расспрашивала своих сыновей об этой таинственной женщине, но была крайне удивлена, когда услышала, что и им ничего о ней неизвестно и что даже сам лорд Бигген никогда не видел ее в лицо и не слыхал ее голоса, а получал от нее все сведения через посредство доктора Кауфмана.
— Ну, детки, сегодня мне надо приготовить милорду Сирдару отменный обед, по случаю его благополучного возвращения, и потому идите, прогуляйтесь по улицам Каира и приходите домой с хорошим аппетитом!
— Пойдем, Джек, — сказал Джон, — посмотрим, что здесь делается!
И молодые люди отправились бродить по улицам города, где все приветствовали их, поздравляя с великим патриотическим подвигом, который они совершили. Джон чрезвычайно гордился этим и с нескрываемым удовольствием принимал поздравления, Джек же угрюмо молчал, чувствуя себя смущенным. Но вот братья подошли к резиденции Сирдара и, чтобы сократить путь, хотели пройти через сад, но калитка главной аллеи была заперта, и на столбах ее были прикреплены объявления, гласившие:
«Строго воспрещается ходить по главной аллее сада резиденции. Часовым предписано прибегать к силе оружия в случае нарушения кем-либо этого запрещения; кроме того, пять лет тюремного заключения или смертная казнь грозят ослушнику!
За Сирдара, по его поручению, начальник штаба Адамс».
— Что бы это могло значить? — прошептал Джек.
— Запрещение относится только к главной аллее, — заметил Джон, — мы можем пройти боковой дорожкой, параллельной большой, это нас нисколько не задержит, а это главное, так как теперь всего желательнее сесть поскорее за обед!
В пяти саженях от боковой аллеи, сквозь просвет, виднелась главная аллея, и на перекрестке ее стояла знакомая Джеку карроварка на круглой площадке, окруженной со всех сторон густым кустарником. Подле нее мерным шагом расхаживали двое часовых с ружьем на плече. Немного далее, у крепостной стены самого здания резиденции, стояли ружья в козлах, и человек 20 солдат, под начальством унтер-офицера, собрались группой; одни курили, другие играли в карты, третьи просто дремали; в открытые двери низкого казарменного помещения в стене виднелось еще несколько человек.
