Жак встал перед Нилией и тихо произнес:
— Спите, моя дорогая невеста!
Через пятьдесят секунд Нилия спала.
— Где находится вход в могилу? — спросил ее Робер.
— Под пилоном храма Асазифа!
— Я должен провести туда солдат, чтобы они неожиданно явились перед неприятелем и смутили его! — задумчиво произнес Робер, обращаясь к Жаку. — Но как это сделать? Англичане не должны заметить нас.
— Очень просто… — добавил он, помолчав, подозвал штабного офицера и тихо прошептал ему несколько слов.
— Что вы хотите делать?
— Поджечь Мемнонию, да, дым от пожара даст нам возможность действовать, скрыв нас от взоров неприятеля!
В это время два полка пехоты группировались у подножия холма. Полковники взошли на холм и остановились в нескольких шагах от Робера.
— Пожалуйте сюда, господа! Я узнал, что под пилоном храма Асазифа скрыт вход в подземелье, которое ведет прямо на площадку, занятую англичанами.
Невольный радостный крик вырвался из груди офицеров.
— Я сам пойду в подземелье и попрошу ваши полки следовать за мной. Резкий свисток и звук рога будет сигналом идти в подземелье. — Отгадав, что они хотят возразить, Робер добавил: — Наблюдайте! И вы поймете, почему англичане не увидят нас!
В это время толпа из пятидесяти человек, вооруженная кирками, ломами, лопатами, направлялась к генералу.
— Вот они откроют нам дверь! — заметил Робер и взглянул на равнину. Англичане яростно стреляли, но стрелки неустанно ползли вперед, словно большие черви и насекомые. Вдруг случилось что-то странное. Стрелки начали отступать. Негодующий Жак вскрикнул, но Робер тихо положил ему руку на плечо.
— Посмотрите сюда!
Из-за зеленеющих пальм и сикомор поднимался голубоватый дымок, постепенно превращавшийся в густую завесу дыма.
— Господа, — обратился Робер к офицерам, — ожидайте здесь сигнала. За дымом нас никто не увидит! Жак, Лотия! Идем прорубать дорогу к победе!
Через полчаса все трое, в сопровождении спящей и бессознательной Нилии, стояли в ограде храма Асазифа. Феллахи принялись за работу, начали рубить пилон. Англичане, бессильные против дыма, застилавшего всю равнину, открыли сильную ружейную пальбу. Пули свистели около рабочих; если один падал, его заменяли другим, и работа продолжалась без перерыва. Среди ослепительного дыма, треска горевших и падавших деревьев, свиста пуль, люди усердно работали ломами, мотыгами, кирками.
Пилон все уменьшался. Гранит уступал усилиям рабочих. Они принялись рубить последнюю глыбу. Тогда Робер вышел из своего убежища и подошел к солдатам. На месте пилона лежали три огромных камня. С помощью подъемных блоков их медленно сдвинули с места. Робер вскрикнул, потому что под гранитной плитой увидал желанный вход в гробницу. Перед ним было что-то вроде портика с колоннами. На верхней части его был изображен желтый диск солнца, священная скарабея, Изида, Горус, боги, символизирующие рождение, жизнь и смерть. Кирпичная стена, заграждавшая дверь, уступила ударам лома и открыла надгробную плиту из розового гранита, запечатанную глиняной печатью.
— Нилия не ошиблась! — вскричал Робер.
Между тем феллахи, возбужденные успехом, усердно работали, они сдвинули последнюю гранитную глыбу и уронили множество статуэток из голубой и зеленой эмали, которые сейчас же подобрали и спрятали. Тяжелый, спертый воздух хлынул из отверстия.
— Сигнал! — приказал Робер, не желавший терять времени. — Вперед!
Зажгли факелы. Жак сделал знак Нилии, и она как автомат двинулась впереди всех.
— Можете вы нас вести? — спросил Жак.
— Могу!
Нилия начала медленно спускаться по крутым и высоким ступенькам лестницы, которая вела вниз. Все последовали за ней. С равнины приближались темные массы полков, шедших по сигналу в подземелье. Воздух был удушливый, тяжелый. Жак, Робер, Лотия задыхались. Одна Нилия шла спокойно и равнодушно.
Галерея тянулась далеко, сообразно направлению равнины. Прошли около двухсот метров, прорубили каменную дверь и направились дальше. Стены галереи были украшены разными скульптурными изображениями и фигурами.
Робер рассчитал, что они прошли четыреста метров, как вдруг Нилия остановилась и оперлась рукой о стену.
— Что такое? — спросил ее Жак.
— Нужно прорубить стену. За ней галерея приведет нас, куда нам нужно!
Феллахи принялись за дело и скоро проделали брешь в стене. Галерея примыкала к лестнице. Прошли пятьдесят две ступени и очутились в зале с голубым потолком и колоннами. Из этой залы перешли в другую с разрисованными стенами. Нилия подняла руку и произнесла: опускная дверь.
Ее поняли сразу, подставили лестницы, и через пять минут огромная гранитная плита с шумом упала на землю, обнаружив отверстие в форме прямоугольника. Снова лестница, новые галереи, еще лестница и, наконец, обширная зала с чудной живописью, с гранитными нишами. Это — преддверие царской усыпальницы!
Робер все больше волновался. Из залы саркофага должен быть выход на площадь, занятую английскими солдатами. Если это так — победа за ним, если нет, — придется отступать!
Между тем Нилия автоматическим шагом прошла залу и вошла в усыпальницу. Все остальные, следовавшие за ней, невольно остановились. При свете факелов они увидели богатую живопись и огромный саркофаг посреди залы, — эту глыбу черного базальта, с алебастровыми вазами по углам. В изголовье саркофага статуя Озириса, казалось, охраняла вечный сон усопшего. Нилия остановилась и, указав на стену, произнесла: рубите ее!
Рабочие повиновались. Прошло два часа. Подземелье наполнилось солдатами. Все они стояли молча, с религиозным почтением смотря на скульптурные изображения Аписа, скарабеев, ибисов, на царственный саркофаг.
Робер больше не сомневался. Нилия сказала правду — они победят!
В это время Жак подошел к Нилии, которая неподвижно, как статуя, стояла у стены.
— Могу я вас спросить, Нилия?
— Прикажите, и я узнаю ваши мысли!
— Отвечайте на вопрос, который я задумал!
— Вы хотите узнать, любит ли вас мистрис Прайс?
— Да, это верно! — отвечал пораженный Жак.
— Она вас любит, как сына, но ее надо спасти, не теряя ни минуты!
— Разве она в опасности? Говорите!
— Деньги армии доверены мистрис Прайс; они заперты и спрятаны в тележке с багажом, принадлежащим лорду Биггену.
— Какая же опасность?
— Придет человек, которому генерал доверяет, по имени Георг Кауфман… он…
— Он, — повторил Жак. — Этот человек заставляет страдать всех, кого я люблю, вас, мою приемную мать…
— И вашего брата Джона!
— Моего брата?
