— Понял, держись за «ниссаном», цель он, — Кузьмин посмотрел на своих оперов. — Какого черта они делают?
Савченко с сигаретой в зубах пожал плечами:
— Страхуются. Все будет нормально, сделка состоится. Они бы не ответили так быстро, если бы им срочно не нужны были бабки.
Туров нервничал. Какой-то тряпкой расчистив фрагмент заляпанного строительной пылью окна, он поднял бинокль.
— Вижу их.
К окну припали и остальные. «Ниссан» медленно подъехал к воротам склада. Из машины вышли Ершов и Ежик. Осмотрелись. Туров видел, как Ершов скользнул взглядом по окнам офиса. Затем оба двинулись внутрь.
— Началось.
— Стволы есть?
— Все возможно, отсюда не видно, — ответил Туров.
Кузьмин шагнул к раскладному столику с аппаратурой и натянул наушники. Техника транслировала сигнал со скрытой камеры, установленной в течение дня под потолком заброшенного склада, а также улавливала сигналы, идущие с передатчика, закрепленного на теле Лексы. Это — камера и «жучок» — были их глазами и ушами внутри.
Небольшой заброшенный склад был практически пустым, лишь вдоль стен валялись пустые и бесхозные, старые и грязные коробки и ящики. В центре склада стояли Лекса, Чандер и Зурало. Позади застыл их «ягуар». Чандер нервничал и не пытался это скрыть, он перетаптывался с ноги на ногу и постоянно курил. Зурало был напряжен, но собран. Лишь Лекса воплощал само спокойствие, когда вошли Ершов и его спутник.
— Салам, — Ершов осмотрелся. — Вас трое?
— Тебе нужно больше?
— Мне нужны деньги, Алексей. Ты привез деньги?
Лекса кивнул назад, на машину.
— Зурало, принеси сумку.
Зурало подчинился. Чандер выбросил окурок. Ершов присмотрелся к его бегающему обеспокоенному взгляду.
— Нервничаешь, браток? Что-то не так?
— После того случая в «Вегасе» все нервничают, — ответил Лекса за брата. — В городе менты лютуют, хватают всех. Под раздачу и пара моих точек попала. Это нехорошо, Сергей.
Ершов хмыкнул.
— Относись к этому философски. Если две твои точки так просто накрыли — значит, херовые были точки. Полютуют и перестанут, расслабься.
— Не нужно было… — начал Лекса, помятуя о договоренностях с Кузьминым, но Ершов перебил его:
— Что с бабками, корешок?
Лекса подал сигнал вернувшемуся Зурало. Тот передал Ершову тугую спортивную барсетку.
— Это деньги, — сказал Лекса. — Как видишь, у нас все четко. А что насчет товара?
Не отвечая, Ершов вручил барсетку подельнику. Тип с ежиком на голове принялся проверять содержимое сумочки — несколько тугих пачек с купюрами достоинством 5 тысяч рублей.
— Вы с пустыми руками. Сергей, где товар? — повторил Лекса.
Ершов в ответ лишь усмехнулся.
***
Проникнуть в номер мотеля оказалось не так просто. Все номера имели входные двери с фасадной стороны, а это значило, что любой неосторожный свидетель — кто-то из соседей, успевший запомнить, что во втором номере живет Ершов, кто-то из сотрудников мотеля и так далее — мог увидеть работу Сечина и Матвеева и, чего еще не хватало, вызвать полицию.
Поэтому опера заехали на территорию мотеля, оставили машину на стоянке перед зданием администрации. Зашли в кафе на минутку: купили воды и заодно осведомились про жильцов первого домика — Сечин изображал давнего кореша «того пацана, который там живет». В кафе никто не знал, где жилец.
Потом опера пошли прогуляться в номеру. Двое мирно идущих парней, которые, к тому же, уже какое-то время околачивались на территории около мотеля, не привлекали к себе столько внимания, сколько привлекли бы, если бы заехали на машине и напрямую двинулись к первому домику.
Сечин закурил. Спокойно прохаживаясь около второго номера, они внимательно изучали обстановку.
— Ни сигнализации на окнах, ничего, — бросил Сечин. — Шикардос.
— Ясен хрен. Это обычная придорожная ночлежка, а не банковское хранилище, какая тебе нафиг сигнализация?
Сечин покосился по сторонам.
— Палево все равно.
— За угол, как будто отлить пошел? — подбадривал его Матвеев. — Я на шухере. Давай, Мих, время.
Еще раз покосившись по сторонам, Сечин шмыгнул за угол. Матвеев остался прохаживаться перед домиком, делая вид, что звонит и при этом нетерпеливо посматривает на часы, недоумевая, где пропадает его лучший в жизни друг и приятель — жилец номера № 2.
Сечин оказался позади домика. За ним простирался пустырь, заканчивающийся лесопосадкой и какими-то складскими строениями. Самое то. Сечин шагнул к окну. Само собой, заперто. Озираясь, он выудил из кармана отвертку — и припал к створке форточки.
Через минуту дело было сделано. Сечин засунул руку по плечо в форточку, шаря по стеклу и пытаясь нащупать ручку. Провернулась она легко, а вот окно долго не поддавалось. Наконец створка, которую не открывали, вероятно, целую вечность, с диким скрипом дернулась и открылась.
— Заставь дурака богу молиться, — вздохнул Матвеев, услышав этот скрип даже на своей позиции.
Сечин оказался в спальне. Кровать, просторный шифоньер, тумбочка и телевизор, больше ничего. В тумбочке не оказалось ничего интересного, поэтому Сечин сразу шагнул к шкафу. Шкаф оказался без задней стенки — лишь короб, вплотную приделанный к стене. И в эту стену был вмонтирован сейф.
— Опа.
Замок был простенький, со сквозной замочной скважиной. Сечин достал фонарик и посветил внутрь — ничего не видно. На полу шифоньера стояла большая спортивная сумка. Сечин распахнул ее и обнаружил внутри лишь одежду Ершова.
— Шикардос, блин, — не зная, что делать, Сечин достал сотовый и позвонил. — Алло, Валерий Анатольевич?
Трубку взял Туров — Кузьмин был полностью поглощен переговорами внутри склада.
— Говори, Мих, это я.
— Тут такое дело. В спальне сумка, но там ни хрена. Есть еще и сейф. Немаленький такой, нормальный, килограммов десять наркоты смело войдет. Но хрен знает, что там внутри. Вдруг нет ничего? Вот будет попадос.
Туров лихорадочно соображал.
— Ладно. Проверь основную комнату. Если и там ничего, уходи.
— Понял, до связи, — шепнул Сечин, спрятал сотовый и двинулся к двери в гостиную мотельного номера. Открыл. Шторы на окне гостиной были задернуты, и внутри царил полумрак. Сечин различил мини-кухню, диван и журнальный столик…
Он успел сделать лишь шаг за порог гостиной, как вдруг помещение прорезал мощный вой громогласной сирены — словно под ухом Сечина заголосили гудки половины промышленных предприятий города, объявляя воздушную тревогу. Сечин в панике присел, лихорадочно озираясь и совершенно не понимая, что делать. В ушах звенел вой, в сердце клокотала паника. Тогда-то его глаза и различили в полумраке полусферу, закрепленную над дверью в номер — этот дикий рев, от которого закладывало уши, несся оттуда.
