Но Ольге было не до нее. Она прошлась по комнате, тихо заметив:
– Рассказывали и про вас, Финочка. Оказывается, сына Бушуева, Алешу-то, вы выкормили?
– А как же! – с гордостью подхватила Финочка. – Маня умерла. Куда же малютке-то деться? Вот я его и взяла… На одной груди – свой, а вот на этой, на правой – Алеша…
Она опять покраснела и встала.
– Ну, я пойду, Ольга Николаевна, мне еще надо на пристань сбегать, к мужу, к Васе моему.
– Подождите, мы выйдем вместе. Я иду на Волгу.
Они вышли. Спускаясь по тропинке под гору, Финочка вдруг вспомнила:
– Забыла вам важную новость сказать: сегодня я была у Бушуевых. Деда Северьяна освободили из лагеря. Домой едет. Все так рады, так рады! А Денис, как маленький, – прыгал и свистел на весь дом.
XXIX
Бушуев стал часто встречаться с Ольгой. Встречались они как бы невзначай, на самом же деле – искали этих встреч. Встречались у Белецких, на реке, где Ольга пропадала иногда по целым дням. Бушуев же вдруг проявил страсть к рыбной ловле и часами смиренно сидел на камнях на берегу, с удочкой в руках.
Ольга жила, как в тумане: все ее мысли вертелись вокруг ее любви. Перебирая в памяти всю историю знакомства с Денисом, она иногда начинала думать обо всем этом с долей мистицизма, в том смысле, что встреча их не случайна, что рано или поздно они бы все равно встретились. Не случайной казалась ей даже и автомобильная катастрофа.
Но чем чаще и чаще она встречалась с Бушуевым, тем все больше убеждалась в том, как разны они по взглядам на многое. Иногда, в спорах, в запальчивости, Ольгу, как говорится, прорывало, и она начинала откровенно издеваться и подсмеиваться над советскими писателями, а заодно уж пускала жгучие, едкие стрелы и в самого Бушуева. Подшучивая над его привольной жизнью, она не раз высказывалась в том смысле, что его творчество не дает ему права на такую жизнь.
– Вы бы лучше пожалели нас… – сказал как-то с горечью Денис. – Мы лишены свободы, а к арестантам русский народ всегда относится с чувством жалости.
– Вы не просто преступники, – возражала Ольга. – Вы занимаетесь массовым растлением душ, вы обманываете не только свой народ, но и весь мир. Мне жалко только тех из вас, кто не менее талантливы, а гораздо талантливее вас, так называемых, маститых художников, тех, кто не пляшет под кремлевскую дудочку, и за это их душат и не дают поднять головы. Этих мне жалко, а вас – нет, ни капельки.
В такие минуты Ольге вдруг начинало казаться, что тяга ее к Денису – просто чувственная тяга, а не любовь. Это ее пугало.
И сразу отдаляло от него. Но проходил день, другой, и она снова начинала испытывать непреодолимое желание увидеть его.
«Одному из нас, со временем, придется уступить, – думала она. – Дай Бог, чтобы это не случилось со мной. Дай Бог».
XXX
Лунным вечером Денис Бушуев возвращался на лодке из Татарской слободы. Темное, чистое небо, пересыпанное яркими, голубоватыми звездами, слегка просветлялось над Заволжьем, и черные силуэты деревьев и силуэты домов Татарской слободы четко и резко обозначались на небе. Над селом Карнахиным, там, где Волга делала крутой поворот, висел оранжевый диск луны и, отражаясь в черной неподвижной воде, дробился на сотни беспокойных огней. Было тихо, и лишь равномерный скрип уключин, да плач ребенка где-то в Отважном нарушали эту тишину. С левого берега доносился тонкий, еле уловимый запах свежей хвои.
Бушуев ездил в Татарскую слободу затем, чтобы поговорить с колхозниками, и те впечатления, которые он унес с собою, оставили горький осадок: жизнь крестьян показалась ему невыносимо тяжелой. К этому горькому осадку примешивалось беспокойное чувство, рожденное воспоминаниями о Манефе: они невольно родились в тот момент, как только Денис подъехал к Татарской слободе, к тому месту, куда сбегала с горы тропинка от Ахтыровского дома. Причалив к берегу, Денис пошел в гору и ни разу не взглянул на темный, с наглухо заколоченными ставнями, мертвый дом Ахтыровых, но все, все кругом вызывало воспоминания – и мучительные и теплые в одно и то же время.
Бушуев подъехал к Отважному. Возле лавы Широковых стояла на небольшом плоском камне женщина в купальном костюме и вытирала полотенцем волосы, низко склонив голову. Равномерно и неторопливо взмахивая веслами, Бушуев мельком взглянул на нее и, занятый своими мыслями, проехал было мимо, но женщина вдруг выпрямилась и негромко позвала:
– Денис Ананьич…
Это была Ольга. Она стояла, облитая лунным светом, призрачная и стройная, и на тускло поблескивавший гравий падала от ее фигуры черная тень. Лица ее Денис не видел, но хорошо чувствовал блеск ее глаз.
– Не узнали?
– Нет.
– Приставайте к берегу… – предложила Ольга.
– Не знал, что вы по ночам купаетесь… – сказал Денис, разворачивая лодку и направляя ее к берегу. Все его грустное настроение разом исчезло.
– До ночи еще далеко, а купаюсь я каждый вечер, – спокойно ответила Ольга.
Бушуев пристал к берегу, подтащил лодку и, хрустя гравием под ногами, подошел к Ольге. Она протянула ему руку. Денис тоже подал руку, но как-то неловко, издалека, словно он боялся приблизиться к ней. Ольге пришлось наклониться, и она чуть-чуть не упала с камня. Денис слегка поддержал ее и невольно схватил за обнаженную тонкую руку повыше локтя, крепко сжав ее. И причинил Ольге боль.
– Однако… однако, и силища у вас… – морщась от боли, сказала Ольга, в то же время про себя отмечая, что прикосновение его ей приятно.
– Простите… – смутился Денис и опустил глаза на маленькие босые ноги Ольги, белевшие на темном камне. Она, видимо, только что вышла из воды – на ногах и на смуглых плечах ее дрожали под лунным светом капельки воды.
– Куда же вы так поздно ездили? – поинтересовалась она, набрасывая на плечи полотенце и стараясь рассмотреть в темноте его лицо.
– В Татарскую слободу.
– Там, кажется, когда-то жила Манефа? – сорвалось у Ольги. Она быстро наклонилась и стала вытирать мокрые ноги.
Денис ничего не ответил.
– Пожалуйста, отвернитесь, я переоденусь… – попросила Ольга.
Денис отошел и присел на нос лодки, спиной к Ольге. Она подошла к кустам тальника, где лежало ее платье и сандалии, и стала снимать купальный костюм. Бушуев невольно прислушивался к легкому шороху, когда она снимала купальный костюм, и сознание, что она всего в нескольких шагах от него стоит обнаженная, волновало.
– Между прочим, Аркадий Иванович уехал вчера в Москву, – сообщила она.
– Почему? – быстро спросил Денис через плечо, и в голосе его послышалась плохо скрытая радость.
Она закусила губу и почувствовала, как сильно, радостно и неровно забилось сердце.
– Так… по делам… – как можно спокойнее ответила она, надевая платье.
