Об Аркадии Ивановиче не говорили. Как-то рассказав Денису всю историю своих отношений с Хрусталевым, она попросила Бушуева не вспоминать об этой своей неловкой любви, что он с радостью и выполнял. Впрочем, оба они – и Ольга, и Денис как люди чуткие и добрые, жалели его и оба хотели, чтобы Аркадий Иванович мужественно и не очень болезненно перенес последний удар, который его ждал с получением письма от Ольги.
– …А потом Дмитрий бежал из лагеря, в январе этого года, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Наверно, погиб.
Она рассказала, как потом следили за нею и за ее домом, как она боялась – не за себя, нет, а за Танечку, чтобы дочь не осталась круглой сиротой.
– Вот какая я контрреволюционерка, Денис, – полушутя, полусерьезно сказала она. – Тебе не страшно со мной?
Бушуев улыбнулся, приподнял ее голову и крепко поцеловал в губы.
– Нет, я не шучу, – сказала она, прикрывая ладошкой глаза от солнца. – Ведь ты можешь испортить всю карьеру из-за меня. Больше того – и всю жизнь. Ты серьезно подумай, Денис.
С бьющимся сердцем, со страхом ждала она его ответа.
– Ольга, – тихо и как-то необыкновенно мягко, с долей укора, сказал Денис. – Неужели я похож на карьериста или на человека, который боится за свое положение, за свою жизнь?..
Она радостно улыбнулась и так же радостно сказала:
– Этого я не говорю…
Бушуев зарыл пальцы в ее пушистые волосы.
– И, пожалуйста, никогда не говори об этом. Ты для меня – все. Поверь – мне совершенно все равно, как это отразится на моей, как ты говоришь, карьере. Лишь бы ты была со мной, а все остальное – гроша ломаного не стоит. Ей-богу!.. А жизнь – что ж жизнь? Я ею никогда особенно-то и не дорожил.
И, подумав, предложил:
– Хочешь, я попытаюсь узнать что-либо о Дмитрии? У меня есть кое-какие связишки…
– Ой, нет! Пожалуйста, не надо! – испуганно сказала Ольга и даже привстала. – Лучше не напоминать им. Да и для тебя лучше… Нет, нет, только не это! Деда Северьяна ты освободил – это доброе, хорошее дело. Будешь хлопотать за Дмитрия – скажут… Нет, нет, я не хочу этого. Слышишь?
И она принялась бешено его целовать.
– Ты ведь мой, мой… Скажи, что ты мой!
– Твой! – закинув голову и смеясь, крикнул Денис на весь лес. «О-ой…» – звонко прокатилось эхо. Ольга зажала уши обеими руками и ткнулась лицом в колени Бушуева. Плечи ее вздрагивали от счастливого смеха.
«Счастье, – думал Денис, – это сознание, что ты даешь радость и счастье другому. Одинокий человек, никого не любящий и не дающий никому радости, не может быть счастливым. Монашество – это воровство; жалкое, трусливое воровство и своего и чужого счастья…»
– Ольга, отец твой из простых людей? – вдруг почему-то спросил Денис, без всякой связи с тем, о чем думал.
– Да, конечно. Дед мой был по профессии штукатур. Страшный пьяница. Бил бабушку. Она умерла, когда отцу было всего тринадцать лет. Он ушел из дому, и сам, без чьей-либо помощи выбился в люди. Ах, Денис, если б ты знал, какая у нас была замечательная, дружная, крепкая семья, сколько труда отец с матерью вложили в наше воспитание. Мы с Дмитрием изучали языки, учились музыке – все это не так легко при советской власти… Любишь?
– Кого? – не понял Денис.
– Меня, конечно… – рассмеялась Ольга, привставая и обвивая рукой его крепкую, загорелую шею.
– Нет, – пошутил Денис и, подхватив ее на руки, стал целовать глаза, лоб, щеки.
– Скажи, как долго ты еще будешь работать над «Грозным»? – спросила Ольга.
– Если ты мне дашь покой на неделю-две, – снова пошутил Бушуев, – то, пожалуй, и кончу. А если…
– То есть ты намекаешь на то, чтобы…
– Вот именно.
– Хорошо, я тебе дам отдых, – пригрозила Ольга, вырываясь из его объятий. – Посмотрю, как ты покрутишься без меня…
Дурачась, они повалились на траву и покатились под откос, щекоча и тиская друг друга.
Жарко пекло солнце. Под деревьями, в траве, гудели пчелы, перепархивая с цветка на цветок. По Волге, под самым берегом, плыла лодка, монотонно скрипели уключины – точно коростель в овсах. Бушуев поднял взлохмаченную голову, с запутавшимися в волосах травинками, взглянул на лодку.
– Дедушка!
Схватившись за руки, Денис с Ольгой бегом пустились к приплеску. Старик, заметив их, повернул лодку и пристал к берегу.
– Ну, голуби, подвезти вас, что ли, до дому-то? – спросил он, когда Денис с Ольгой, запыхавшись, подбежали к лодке. – Что в лесу-то потеряли?..
Против ожидания Дениса, старик полюбил Ольгу. В первый же день их знакомства выяснилось, что он знал в лагере Дмитрия и был очень высокого мнения о нем как о человеке порядочном, смелом и «с мыслию», как выразился дед Северьян. Ольга даже покраснела от удовольствия, она всегда гордилась братом. Рассказал дед и о его побеге, о том, как убили Ставровского и Ваську, и дивился на то, как неисповедимы пути Господни. «Вот уж не думал, что от сестры Митрия-то у меня правнуки будут… – говаривал он. – Не думал, что породнюсь с ним».
Денис бесконечно рад был и благодарен деду за его доброе отношение к Ольге. Он знал, что за стариком всегда – правда.
Очень огорчало Дениса одно обстоятельство: дед Северьян ни за что не хотел принимать от него никакой помощи, и никакие уговоры не помогали. Старик по-прежнему принялся за старый промысел: за рыбную ловлю и ловлю казенных дров. Иногда Денис с Ольгой приходили к нему в домик и подолгу сидели у старика, слушая его рассказы. Денис навсегда сохранил к этим рассказам благоговейное отношение и считал, что в творческом плане они дали ему гораздо больше, чем книги. Бушуев терпеть не мог кабинетных писателей, не знавших и не любивших живой жизни, не любивших искусства простого народа, считавших это искусство мелким и ничтожным, не заслуживающим внимания.
В Отважном на берегу сидел на бревне Гриша Банный в низко надвинутой на лоб огромной шапке-кубанке с красным крестом поверху – явно старорежимного образца. На рыжих крагах победно играло солнце. Гриша бросал в реку мелкие камешки, норовя попасть в плывущую щепочку. Заметив подъехавшую лодку, он вежливо снял шапку и поздоровался. Потом осведомился – б лагополучно ли доехали? Потом сообщил, что в Японии небольшое землетрясение, и выразил надежду, что до Отважного землетрясение не дойдет.
– Хотя следовало бы пережить и это, – заметил он. – Человек должен все в жизни пережить… Перед красотой же вашей, Ольга Николаевна, преклоняюсь…
И еще сообщил, что, следуя за Денисом Ананьевичем, он приступил к доскональному изучению эпохи Ивана Грозного и что в современности, к сожалению, улавливает многие черточки далекой и страшной эпохи.
– Неприятно-с, чрезвычайно неприятно-с делать подобные открытия, – заключил он.
VIII
