В глаза бросилось слово «Пограничный».
– Где ты это нашел? – спросил он.
Плохая Обезьяна в замешательстве посмотрел на него. Цезарь взял пакет и показал штамп. Шимпанзе отвел глаза, как будто ему был неприятен этот вопрос.
– Плохое место, – сказал он приглушенно. – Очень плохое. Я найти… очень давно. Еду искал. Найти человеческий зоопарк. Зоопарк для больных.
Карантин, понял Цезарь, заинтересованный рассказом обезьяны. Там, где держат инфицированных вирусом.
– Стены большие, – продолжил Плохая Обезьяна. – Большие стены. Больные люди пытаются взбираться. Плохие люди убивают. Потом тоже болеют. Все сейчас умерли, – шимпанзе вздрогнул от воспоминания. – Все умерли.
Теперь уже все, Морис и остальные, внимательно слушали историю Плохой Обезьяны. Воображение Цезаря живо заполняло пропуски в повествовании.
– Плохие люди? – эхом откликнулся он. – Солдаты?
Плохая Обезьяна кивнул, явно узнав слово.
– Солдаты.
Цезарю и его товарищам была ясна вся важность того, что рассказал им шимпанзе. Они обменялись многозначительными взглядами, когда осознали, чтó они только что услышали.
– Старый заброшенный военный лагерь на границе?
Лука подхватил мысль.
– Может быть, именно там должны встретиться Полковник и войска, которые идут к нему с севера?
Цезарь подумал, что в этом стоит убедиться.
– Это далеко? – спросил он Плохую Обезьяну. – Можешь отвести нас туда?
– Человеческий зоопарк? – шимпанзе очень не понравилась эта идея. – Нет… не идти обратно туда. Все умерли, – он выразительно потряс головой. – Я иду здесь. Здесь безопасно. Никогда вернуться туда!
Цезарь симпатизировал расстроенному шимпанзе, но ему очень нужна была помощь Плохой Обезьяны, если они собирались нагнать Полковника. Он положил руку на плечо обезьяны.
– Пожалуйста. Ты должен помочь нам.
– Нет! Не могу помогать! Не могу помогать!
Испугавшись, он сбросил с плеча руку Цезаря, да так агрессивно, что насторожил Ракету, который яростно бросился на него и схватил за шкуру, но Цезарь сделал предупредительный жест, останавливая Ракету, чтобы преданная обезьяна не поступила слишком сурово с Плохой Обезьяной, которого опасно было нервировать. Цезарь покачал головой, призывая к спокойствию.
«Нужно завоевать его доверие, – подумал Цезарь. – И не относиться к нему как к врагу».
– Смотрите! – Плохая Обезьяна суетливо показал на маленькое окно в ближайшей стене. Его голос прерывался, потому что Ракета все еще продолжал держать его за шкирку. – Больше снега! Не можем идти, должны оставаться здесь! – он продолжал показывать пальцем на окно. – Смотрите! Смотрите!
Посмотрев в большое окно рядом с входом, Цезарь увидел, что испуганный шимпанзе говорил правду. Снаружи шел сильный снег.
Он кивнул Ракете, который, заворчав, отпустил Плохую Обезьяну, который облегченно вздохнул, поскольку до этого вел себя как приговоренный к казни. Он радостно улыбнулся падавшему снегу, который, как он предположил, пришел к нему на помощь.
– Вы оставаться здесь. Есть. Отдыхать, – он радостно улыбнулся обезьянам, первым, которых он видел с начала эпидемии. – Со мной.
Цезарь мрачно уставился на снег, который не выказывал никаких признаков того, что должен скоро закончиться. До некоторой степени Плохая Обезьяна был прав – какое-то время они не смогут пойти к военному лагерю на границе. Оставалось только ждать и наслаждаться маленькими радостями крова и горящего огня.
Расслабившись, Плохая Обезьяна заметил, что девочка все еще смотрит на хромированную эмблему «Новы». Он вздохнул, как будто подчиняясь неизбежности, и протянул ее девочке.
– Вот. Ты хранить.
С загоревшимися от счастья глазами девочка схватила безделушку. Плохая Обезьяна посмотрел на Цезаря и на других обезьян, явно надеясь, что его щедрость будет ими оценена. Цезарю все больше нравился шимпанзе, так долго живший в одиночестве. Двенадцать лет – большой срок, особенно когда не видишь себе подобных. Цезарь даже не мог представить, чтó должно было значить для Плохой Обезьяны общение с другими обезьянами.
Если бы только они могли убедить его отвести их к границе…
13
Цезарь не мог заснуть. Огонь в камине догорел, и осталось только несколько красных угольков, а завывающая метель все еще залетала в вестибюль через дырку в потолке. Насколько Цезарь мог сказать, все остальные уже крепко спали, измученные дневными приключениями, но его сознание отказывалось отключаться. Сомнения терзали его, он выдумывал всевозможные сценарии, в которых его семья спасалась от Полковника, сейчас все дальше и дальше уходившего от Цезаря, который был заперт в этом унылом ледяном дворце. Поняв, что теперь он больше не заснет, он вздохнул и тихо поднялся.
Его печальный взгляд упал на человеческую девочку, мирно свернувшуюся в клубок у брюха Мориса. Она прижимала к себе свою куклу. Сверкающая автомобильная эмблема, подарок Плохой Обезьяны, оставалась зажатой в крохотных пальчиках. Лапа Мориса защищала девочку, как будто она была его собственным ребенком.
Обезьяний ребенок.
Сердце Цезаря сжалось. Глаза увлажнились. Он вспомнил, что так же он спал с Корнелиусом… и с Голубоглазым…
– А ребенок… кто? – спросил тихий голос.
Удивленный, Цезарь обернулся и увидел Плохую Обезьяну, который тоже не спал. Он бросил вопросительный взгляд на девочку.
– Я не знаю, – признался Цезарь.
– Но… она с вами? – спросил Плохая Обезьяна, явно запутавшись.
«Наверное, с нами», – подумал Цезарь и кивнул.
– У нее никого нет.
Плохая Обезьяна смотрел на девочку с жалостью.
– Я видел, как ты смотреть на нее… сейчас, – он повернулся к Цезарю. – Грустный смотреть.
Цезарь не знал, что ответить. Его боль была слишком глубока, чтобы жить с ней, не говоря уже о том, чтобы делиться ей с незнакомцем. Так что он решил промолчать.
Плохая Обезьяна внимательно смотрел на него, вероятно, что-то обдумывая, потом решился задать вопрос.
– У тебя есть… ребенок?
Он мило улыбнулся, в блаженном неведении, что вступает на опасную тропу, и Цезарь бросил на него испепеляющий взгляд. Лицо у Плохой Обезьяны вытянулось, и он закрыл руками рот. Отвернувшись от вразумленной обезьяны, Цезарь почувствовал укол вины – Плохая Обезьяна не знал о свежих ранах, которые обнажил его невинный вопрос. Вздохнув, Цезарь прервал молчание.
– Его убили, – сказал он угрюмо. – Люди.
На лице Плохой Обезьяны появилось понимание и участие.
– О-о… солдат?
Цезарь кивнул, уставившись на гаснущий огонь. У него перехватило горло, и говорить стало труднее, чем обычно. Обычно дурашливое выражение лица Плохой Обезьяны стало задумчивым, когда он осознал то, что Цезарь сказал ему.
