– Говорят, что мы бесчеловечны, – сказал он. – Безобразны. Нас называют батальоном смерти. Но им никогда не понять нашей жертвы. Как отвратительно было то, что мы должны были сделать, и как это рвало нам душу. Потому что бывают времена, когда вы должны забыть о гуманности в борьбе за спасение человечества. Все вы проявили мужество, чтобы доказать это… а сейчас мы должны бороться с ними, иначе все испытания, которым мы подвергались, окажутся напрасными.
Он неспешно и уверенно шел вдоль рядов и говорил достаточно громко, чтобы его слышали и люди, и обезьяны. А то, что обезьяны услышали его рассуждения о грядущих планах их полного уничтожения – это, кажется, его совершенно не волновало. Их смерть была делом решенным.
– Мы не можем потерпеть неудачу. Мы – последняя линия обороны. Где-то в этом мире есть другие выжившие. Знают они об этом или нет, но они рассчитывают на нас. Мы должны быть готовы защитить их от этой новой чумы, – он задумчиво покачал головой. – Мы всё это видели здесь. Теперь это распространяется на север. Если мы проиграем эту битву, это расползется повсюду. Если мы проиграем – через несколько месяцев человеческая раса произнесет свои последние слова и смолкнет. И станет просто еще одним видом тупых животных, обреченным скитаться в этом прóклятом Богом мире.
Он остановился в самой гуще солдат. Пастор стоял рядом и слушал своего командира с восхищенным выражением на лице, лишавшим Цезаря всяческих иллюзий, которые он питал в отношении врожденной порядочности этого солдата. Подобно остальным, Пастор сохранял верность несущему геноцид крестовому походу Полковника.
– Большинство из вас – еще молодые мужчины и женщины, – сказал Полковник тоном еще более задушевным, почти нежным. – Если мы победим, а к тому времени пройдут многие годы, и будете вы где-нибудь сидеть со своими детьми и внуками, и они вас спросят: «Что ты делал на этой великой войне?», – вы им ответите, что вы сражались – отчаянно – за более справедливый мир.
Пастор проглотил слюну и гордо вздернул подбородок. Как и другие солдаты, он искренне был вдохновлен речью Полковника. Несмотря на то что на них надвигалась целая армия, глаза солдат сияли воодушевлением, от которого Цезаря пробирало до костей. Становилось ясно, что они совершат любое преступление, чтобы установить власть человечества над планетой и увидеть идиллическое будущее, которое предсказывал Полковник. Безмятежный мир, в котором человечество будет расселяться по планете и процветать, как это было до эпидемии.
* * *
Свистки взвизгнули, и младшие офицеры распустили солдат с парада, отправив их на работу – выводить скованных обезьян из загонов и неспешно сопровождать их на место мучений. Полковник, в сопровождении Пастора и Рыжего, терпеливо наблюдал за этой суетой, пока не подошел к клетке Цезаря.
Раскрыв кобуру, он дал сигнал Рыжему. Самец гориллы послушно открыл клетку Цезаря, который продолжал сидеть на полу.
Он мрачно и устало взглянул на Полковника, не сделав ни одного движения в сторону открытых ворот. Он не очень-то спешил помогать людям строить их защитную стену, чтобы, когда работы кончатся, покончили и с его народом. Если Полковник хочет его переубедить, ему нужно будет сделать что-нибудь еще, а не только посылать Рыжего избивать его.
«Я пленник, – подумал он, – а не раб».
Полковник ответил на вызов. Нахмурившись, он вытащил пистолет.
Цезарь прикинул варианты. Если он пойдет работать на стену, Полковник получит то, что ему нужно, но это также приблизит то время, когда потребность в обезьянах отпадет. И опять же, с пулей в голове Цезарь не сможет спасти своих обезьян.
«Я должен проиграть эту битву, если я хочу выиграть войну».
Вздохнув, он неохотно поднялся и вышел из клетки на слегка подгибающихся ногах. Пища и еда, которые принесла ему девочка, придали ему сил, но он все еще не пришел в себя от своих недавних приключений. Даже хождение на задних лапах требовало бóльших усилий, чем обычно.
Полковник холодно взглянул на него.
– Отведите его в каменоломни, – приказал он. – Одного.
Цезарь вспомнил обезьян, добывавших в карьере камень, который потом использовали для работ на стене. Наверное, Полковник решил, что работа на стене недостаточно тяжела для Цезаря. Или же он просто решил изолировать Цезаря от остальных обезьян, чтобы предупредить возможные возмущения.
«Неплохое решение, – подумал Цезарь. – Если бы я был на его месте, я бы сделал то же самое».
Рыжий нацепил кандалы на лодыжки и запястья Цезаря, и так уже натертые до крови веревками, которыми его привязывали к кресту. Он попытался не морщиться, когда тяжелые металлические наручники защелкнулись, но это у него не очень получилось.
Теперь Рыжему нужно было запереть кандалы на замок, и он вопросительно посмотрел на Пастора, ожидая ключ. Цезарь с самым невозмутимым видом наблюдал за тем, как молодой солдат искал ключ на своем ремне, становясь при этом все более и более встревоженным – поиски успехом не увенчивались. Пот выступил у него на лбу, он нервно облизывал губы, раз за разом повторяя свои безуспешные попытки, как будто надеясь, что пропавший ключ каким-нибудь чудесным образом появится вновь. Он с беспокойством посмотрел на Полковника, явно встревоженный тем, что облажался на глазах у своего сурового командира.
Цезарь почти пожалел его, но только почти…
– В чем проблема, солдат? – нетерпеливо спросил Полковник.
– Простите, сэр, – ответил Пастор. – Дайте мне минуту.
Нахмурившись, Полковник подозвал другого солдата, который вел мимо них группу скованных цепью обезьян, подбадривая их прикладом своего ружья. Казалось, он был более нетерпелив, чем остальные охранники.
– Бойл! – рявкнул командир, кивнув на Цезаря. – Займись его наручниками.
Другой солдат, светловолосый белокожий человек с хмурым выражением на лице, поспешил закрыть наручники на ключ, оставив пару солдат сторожить пленных обезьян. Пастор залился краской стыда, когда Бойл выполнил приказ Полковника с помощью ключа, снятого со своего ремня. Замки щелкнули, и Полковник глянул вниз, чтобы удостовериться, что все было выполнено в соответствии с его пожеланиями. Он уже начал отводить от них взгляд, когда на глаза ему попалась клетка Цезаря – и что-то, лежавшее в ней. Его голова удивленно вздернулась.
«Кукла, – внезапно понял Цезарь. – Я совсем забыл про эту тряпичную куклу».
Полковник сделал несколько шагов вперед, вошел в клетку и поднял забытую игрушку с пола. Явно удивленный, он уставился на грязную потрепанную куклу. При других обстоятельствах Цезаря, возможно, позабавила бы явная растерянность человека, если бы не опасность, которую представляла обнаруженная кукла для девочки, Мориса и Плохой Обезьяны, не говоря уже о планах освобождения других обезьян его племени. Солдаты Полковника и так постоянно патрулировали окрестности – что, если Полковник воспримет это как еще одно подтверждение того, что у Цезаря имеются и другие, еще не пойманные, сообщники?
