Ракета вскинул винтовку, готовый к действиям.
«Пойду?» – спросил он жестами.
Цезарь отрицательно покачал головой. Цезарь разделял его беспокойство – ночь подходила к концу, у них кончалось время, – но рисковать они не могли, пока Полковник бодрствовал.
«Подожди, – ответил знаками Цезарь, – когда он погасит свет».
Снег стал падать все сильнее. Поднявшийся ветер завывал в ночи, обезьяны смотрели на башню и ждали…ждали… ждали…
32
Прошло несколько часов, снегопад сменился метелью. Свежий снег белым одеялом накрыл лагерь, засыпал дрожащих от холода обезьян, которые сбились в кучу внутри загона, пытаясь согреться, все время оглядываясь на смотровую башню Полковника. Изморозь покрыла их меховые шкуры, и все они стали такие же белые, как покойный, недоброй памяти, Снежок.
А свет у Полковника продолжал гореть.
Бесконечное ожидание стало пыткой для Цезаря, который прекрасно понимал, что время уходит. Туннель под загоном для взрослых обезьян был готов, и все было готово к побегу, только не сами обезьяны, которые отказывались покидать лагерь без своих детей. Но как они могли попасть в загон с детьми, если Полковник, возможно, наблюдал за ними сверху? Возможно, что человек спал, несмотря на то что внутри помещения, в котором он находился, горел свет, – но рассчитывать на это было нельзя, принимая во внимание то, как странно вел себя Полковник совсем недавно. Цезарь мог легко представить, что накануне битвы человеку не спалось. Возможно, он в последний раз перед боем решил свериться с картами и повторить план операции, а может быть, медитирует перед своим нелепым алтарем? Или отрубился, пьяный, на своей кровати?
Угадать было невозможно.
Оторвав горящий взгляд от огней сторожевой башни, Цезарь посмотрел на Ракету, который лежал, свернувшись в клубок, у ворот загона, не выпуская из рук винтовку. Безволосый шимпанзе стряхнул прилипший к голове и плечам снег и взглянул в ответ на Цезаря.
«Скоро солнце встанет», – знаками показал Ракета.
Цезарь прекрасно это понимал. Из-за бурана трудно было сказать, посветлело ли небо, но рассвет должен был наступить очень скоро. Цезарь в последний раз посмотрел на сторожевую башню, надеясь, что свет в ней погас, и понял, что откладывать больше нельзя.
«Идем сейчас, – знаками показал он Ракете. – Или все кончено».
Ракета мрачно кивнул. Дождался, когда луч прожектора минует загон и, сжимая в руке оружие, бросился вперед. Быстро перебежав двор, он подошел к клетке Цезаря, и обезьяний вожак наконец вышел из нее, довольный тем, что оказался на свободе.
Не тратя времени на разговоры, пригнувшись, они метнулись мимо пустой сторожевой башни в сумрачный проход между погруженными во тьму солдатскими казармами и загоном для детей обезьян, сбившихся в кучу, чтобы согреться. Цезарю очень не нравилось оставлять следы на свежем снегу, но с этим ничего нельзя было поделать. Как совсем недавно сказал Полковник, природа не вмешивалась в планы ни людей, ни обезьян. Цезарь мог только надеяться, что следы не заметят до того момента, когда людям будет уже поздно на них реагировать.
Мимо загона с детьми прошел солдатский патруль, буквально на мгновение разминувшись с Цезарем и Ракетой. Пока солдаты не скрылись из виду, обезьяны, не дыша, стояли в темном проходе, прижавшись спинами к холодной бетонной стене. Потом Цезарь снова дал сигнал Ракете, и они бросились к загону с детьми, где и застыли, столкнувшись с ужасной картиной – несколько маленьких горилл, орангутангов и шимпанзе дрожали, покрытые толстым слоем снега.
Ярости Цезаря не было предела. Бессердечные люди не снабдили малышей одеялами, не развели огонь и не предоставили никакого укрытия от снежной бури. Ему стало понятно, что Полковник оставил детей в живых только для того, чтобы заставить повиноваться их родителей и избежать бунта, если бы он просто убил их на глазах взрослых. Дети были заложниками, но Полковник уже перестал в них нуждаться. Цезарь прекрасно понимал, что командир-убийца не пожалел бы их при первом удобном случае. Он не собирался оставлять в живых ни одну обезьяну.
Как можно тише они отомкнули ворота и распахнули их. Хотя взрослые обезьяны не поднимали шума, их действия пробудили ото сна нескольких малышей. Еще не вполне проснувшись, детеныши сели, протирая глаза, и стали отряхиваться от снега, засы´павшего их маленькие тела, а потом вскочили на ноги при виде Цезаря и Ракете. Бросились к взрослым, разбудив своих товарищей. Цезарь стал опасаться, что дети могут поднять шум и насторожить охранников.
«Тихо! – показал он им знаками. – Не шумите!»
Надо отдать им должное – дети поняли, для чего была нужна тишина. Несмотря на свой юный возраст, они прекрасно понимали, почему ни за что на свете не стоило привлекать внимания людей. Они стояли молча, дожидаясь, когда две взрослые обезьяны войдут в загон, а потом в один момент облепили их. Их распахнутые, полные надежды глаза рвали Цезарю сердце, он нежно гладил детей по головам и старался успокоить. В то же время его глаза искали Корнелиуса и нашли его – он стоял на самом краю толпы. Корнелиус бросился вперед, по спинам других детей пробрался к Цезарю и упал в руки своему отцу. Переполненный эмоциями, Цезарь заключил в объятья своего сына, к которому всего несколько дней назад он вынужден был повернуться спиной. Он крепко держал Корнелиуса в своих руках и не хотел отпускать его ни за что на свете.
Но нужно было поторапливаться. Цезарь перебросил Корнелиуса себе за спину и начал собирать вокруг себя других детей, чтобы вывести их на свободу, пока не стало слишком поздно. Ракета наблюдал за ближайшей сторожевой башней, где сквозь открытую дверь виднелся одинокий часовой – охранник, по всей видимости, даже не догадывался, что происходило под самым его носом. Цезарь вывел детей из загона и повел к высокому железному фонарю, который стоял слишком близко к сторожевой башне, что очень беспокоило Цезаря.
Потребовалось всего мгновение, чтобы поставить крест на их изначальном плане.
«Туннель – это, конечно же, хорошо, – мрачно подумал он, – но мы пойдем другим путем».
Он стал помогать детям, одному за другим, взбираться на фонарь. Слушаясь его, они быстро карабкались по столбу и перебирались на электрический кабель, висевший высоко над сторожевыми башнями лагеря. Сильный ветер и обледенелые провода сделали этот путь более опасным, чем хотелось бы Цезарю, но природа не принимала во внимание его планы. Пусть метель кружилась вокруг детей – они, не обращая на нее внимания, карабкались по проводам по направлению к загону со взрослыми обезьянами, над головами солдат, которые несли службу внизу и больше беспокоились о падавшем на их головы снеге, чем всматривались в метель.
Можно было сказать, что метель отчасти помогала обезьянам.
Подползая к загону со взрослыми обезьянами, дети беззвучно прыгали в руки ожидавших их взрослых обезьян во главе с Озером, которые быстро передавали их родителям. Отцы и матери радостно хватали своих малышей – семьи воссоединялись.
