Цезарь и Ракета подождали, пока все дети переберутся в загон взрослых, потом последовали за ними. Корнелиус, обхватив руками шею Цезаря, прижался к нему всем телом, пока они взбирались по фонарному столбу и ползли по качающимся от ветра электрическим проводам навстречу другим обезьянам. Пара крепких горилл подхватили шимпанзе, прыгнувших вниз с электрического кабеля, и поставили их на заснеженный пол загона, где их ждал спасительный туннель.
«Пока неплохо, – подумал Цезарь. – Но мы еще не в безопасности».
И еще долго не будем – пока жив Полковник.
33
С того момента, как отец пришел за ним, Корнелиус не хотел с ним расставаться. Малыш боялся, что отец бросил его, оставив одного в клетке с другими детьми, но теперь он понял, что Цезарь специально дожидался случая, чтобы прокрасться мимо страшных людей и спасти их всех, как он и должен был сделать.
«Я знал, что он придет, – думал Корнелиус. – Мой отец – Цезарь».
Но сейчас Цезарь загонял его и других детей в темную дыру в земле, где Корнелиус увидел звавшего его Мориса. Корнелиус был рад снова увидеть старого орангутанга, но слезать со спины отца и ползти в дыру ему не очень хотелось. Люди убили его мать и брата, и отец был единственным, кто у него остался.
«Я не могу снова потерять его!»
Но отец настаивал, чтобы он шел вместе с детьми.
«Будь храбрым, – знаками показал Цезарь, снимая Корнелиуса со своей спины и передавая его Морису. – И будь осторожен».
Корнелиусу не хотелось идти без него, но он старался быть храбрым, как велел его отец, таким же храбрым, каким был его брат, Голубоглазый. Он был сыном Цезаря. Он будет таким же храбрым, как Цезарь.
«Возвращайся ко мне скорее, – подумал он. – Быстро-быстро!»
Морис поставил Корнелиуса на пол туннеля, где уже стояло несколько детей, которых его отец и Ракета передали Морису. К его удивлению, вместе с ними стояла человеческая девочка, в руках она держала электрический фонарь. Она взяла Корнелиуса за руку и повела детей по длинному темному туннелю…
Прочь от его отца.
* * *
Плохую Обезьяну била дрожь – он нервно ходил вокруг входного отверстия колодца, хлопая себя по бокам в бесполезной попытке согреться. Завалы из камней, возможно, скрывали его от людей, но от пронизывающего ветра со снегом они были плохой защитой. Он очень скучал по плотной зеленой парке, которую он отдал Нове, хотя прекрасно понимал, что ей она была нужнее.
«Возможно, я найду себе когда-нибудь новую куртку, – думал он, – когда мы наконец уйдем из этого плохого места».
Из глубины колодца донесся шум. Заглянув в дыру, Плохая Обезьяна увидел, как Нова вывела большую группу маленьких обезьян из туннеля и стала подсаживать их на веревочную лестницу, которая шла на поверхность. На детей, друг за другом карабкавшихся по лестнице, падал снег. Они растерянно смотрели на Плохую Обезьяну, не узнавая его. У него заболело сердце, когда он вспомнил о своем потерянном ребенке.
– Все в порядке, малыши, – тихо сказал он, подбадривая их. – Давайте, давайте…
Несмотря на страх, детям хотелось быстрее вылезти из туннелей и спастись от людей. Очень скоро за каменной глыбой собралась целая толпа. Последним из колодца вылез Морис, присоединившись к Плохой Обезьяне и Нове.
«Все в порядке?» – жестами спросил он Плохую Обезьяну.
Шимпанзе посмотрел в бинокль на сторожевой пост, расположенный у гигантской стены. Вооруженные люди-солдаты ходили взад-вперед вдоль стены и пристально вглядывались вдаль. Морис говорил, что еще больше солдат скоро придет сюда, чтобы драться с теми, которые находились в лагере. Плохая Обезьяна не очень хорошо во всем этом разбирался, но догадывался, что люди на стене высматривали врагов. И еще он понимал, что никто из этих людей не дружил с обезьянами, так что им нужно было удрать отсюда еще до того, как начнется сражение.
А это значило, что бежать нужно было со всех ног.
– Вперед! – прошептал он Морису и детям, подгоняя их рукой, а сам остался позади, продолжая наблюдать за лагерем. Солдаты смотрели вдаль, высматривая людей-врагов, и не искали сбежавших обезьян. – Пошли, пошли, пошли!..
Нова вскарабкалась на спину Морису, на свое обычное место. Обезьяны бросились вперед из-за укрытия и побежали по открытому полю к нижним склонам горы, возвышавшейся над лагерем. Они мчались изо всех сил, сбивая в кровь ноги и костяшки рук, стремясь к заснеженному, покрытому лесом холму, в надежде на то, что метель и ночь скроет их.
Успеют ли?
– Вперед, вперед. Прочь из этого плохого места!
* * *
За детьми настала очередь взрослых. Ракета следил, чтобы все оставшиеся обезьяны прошли в туннель. Крупным орангутангам и гориллам было трудно протиснуться, но они справились. Многие взрослые не хотели расставаться со своими детьми, но их убедили, что детей лучше будет пустить первыми, на тот случай, если люди спохватятся и поймут, что происходит. Никому не хотелось оставлять детей в загоне, если охрана начнет стрелять в убегающих обезьян. Вперед пропускали старых и больных.
«Почти закончили», – подумал Ракета.
Времени это заняло больше, чем он предполагал, но наконец последние обезьяны покинули загон, и остались только он и Цезарь. Он повернулся к своему вожаку, готовый покинуть проклятый лагерь, и увидел Цезаря, стоящего у ворот загона. Вожак не отрываясь смотрел на освещенную изнутри сторожевую башню. Ракете пришло в голову, что смотрел он на нее на тот случай, если вдруг Полковник снова подойдет к окну. Ракета был доволен тем, что окно оставалось пустым… по крайней мере на какое-то время.
Не желая искушать судьбу, он подошел к Цезарю. Привлекая внимание, прикоснулся к плечу вожака.
«Пойдем», – позвал он жестами.
Но Цезарь остался стоять, не сделав попытки сдвинуться с места. Его изумрудно-зеленые глаза оставались прикованными к освещенному окну на башне. Ракета не понимал, отчего Цезарь медлит. Все обезьяны давно покинули лагерь, и не было никакой необходимости задерживаться или продолжать следить за Полковником.
– Цезарь? Что случилось?
Не сводя глаз с башни, Цезарь ответил:
– К тому времени, когда они проснутся, вы уже будете в горах. – Он повернулся к Ракете, лицо его было мрачным. – Поспеши, тебе уже пора идти.
Ракета внезапно понял, что сам Цезарь не собирался идти с ними.
– Без тебя? Нет!
Намек на сожаление показался на решительном лице Цезаря, но он не уступил. Цель была ему ясна с того момента, как он нашел свою жену и первенца убитыми в их собственном доме.
– Морис был прав, – сказал он. – Я такой же, как Коба. Он никуда не мог деться от своей ненависти, – Цезарь еще раз бросил мстительный взгляд на башню Полковника. – А я никуда не могу деться от своей.
Ракета попытался переубедить Цезаря, сказать ему, что обезьяны нуждаются в нем больше, чем Цезарь нуждается в отмщении. Но потом вспомнил свою собственную ярость, когда Коба убил Эша. Если бы Коба был жив и находился в этой башне вместо Полковника – Ракета знал, что он бы чувствовал себя точно так же, как себя сейчас чувствовал Цезарь, и принял бы точно такое же решение.
