Цезарь осмотрелся по сторонам, чтобы сориентироваться, и был поражен картиной столь же нелепой, сколь и обескураживающей. Входная дверь командного центра, которая вела к лестнице, спускавшейся к основанию башни, была забаррикадирована целой кучей мебели – рабочий стол, стулья, несколько канцелярских шкафов придавливали дверь изнутри. Было похоже на то, что Полковник не хотел, чтобы его беспокоили. Но от кого он прятался – от своих врагов или от своих офицеров?
В комнате был беспорядок, как будто Полковник вымещал злость на своем собственном жилище. На крышке захламленного стола, почему-то не добавленного к баррикаде, лежала куча боеприпасов, включая несколько ремней с гранатами. Рядом с ними стоял поднос с недоеденным сухим пайком и валялась полковничья стальная фляжка, из которой на стол пролилось содержимое. В лужице виски лежала промокшая фотография маленького мальчика, улыбавшегося в камеру. Цезарь догадался, что это был сын Полковника.
В груди у Цезаря шевельнулось что-то вроде неожиданного чувства симпатии к Полковнику, пока он не вспомнил, что Полковник собственными руками убил своего сына, безжалостно уничтожив инфицированного солдата, который когда-то давно был улыбающимся мальчиком на этой фотографии.
Точно так же, как он убил Голубоглазого, Корнелию, Перси и Малкольма…
Еще по столу были разбросаны медали Полковника, но самого его нигде не было видно. Глаза Цезаря обшаривали комнату в поисках человека, которого он пришел убить. Цезарь знал, что Полковник должен был находиться где-то рядом.
Но где?
* * *
С вершины стены летели ракеты, нацеленные на приближавшуюся армию, из них вылетали потоки ярко-оранжевого племени. Плохая Обезьяна смотрел, как сначала это пламя освещало зимний ночной пейзаж, а потом ныряло в центр вражеского конвоя. Мощные взрывы сотрясали землю, бронированные машины скрылись в дыму и пламени. Сквозь падающий снег, словно шрапнель, летели куски металла. Люди из лагеря понесли первые потери, но Плохая Обезьяна знал, что битва только начинается.
– Быстрее! – подгонял он нескольких отставших детей, которые остановились, чтобы дождаться своих родителей. – Пошли, пошли, пошли!
Чудовищный рев в сопровождении ослепительной вспышки сообщил о том, что наступавшие открыли ответный огонь. Артиллерийские снаряды летели к стене, и Плохая Обезьяна бросился закрывать детей своим телом. Снаряды взорвались метрах в тридцати от стены. Оглушающий грохот перекрыл все остальные звуки, включая крики и стоны испуганных малышей. Каменные и ледяные осколки градом осыпали обезьян. Грохот взрывов эхом отдавался в ушах у Плохой Обезьяны.
«Нет, это место не для обезьян, – подумал он. – Пусть мы будем где угодно, но только не здесь!»
* * *
Внизу, в туннеле, Ракета и другие взрослые почувствовали вызвавший у них тревогу сильный удар, сотрясший окружавшую их промерзлую землю. С потолка посыпалась грязь, а древние деревянные крепи, поддерживающие туннель, так затряслись и заскрипели, что Ракета стал опасаться, как бы туннель не обрушился. Это было похоже на землетрясение, но закаленный в битвах шимпанзе догадался, что до них дошли взрывные волны от артиллерийского обстрела. Он сразу вспомнил об артиллерийских орудиях, которые обезьян заставляли втаскивать на стену в ожидании приближавшейся битвы между Полковником и его врагами-людьми.
«Мы слишком долго ждали. Сражение началось. Теперь мы должны прокладывать себе путь сквозь битву людей».
Еще несколько взрывов сотрясли туннели, в которых столпились обезьяны, продвижение которых к веревочной лестнице сильно замедлилось. В некоторых местах потолок начал прогибаться, и Ракета еще сильнее испугался, что туннели вскоре могут обрушиться. На поверхности шла война, но и под землей было опасно, нужно было двигаться и догонять детей, которые ушли раньше.
А Ракете еще нужно было выяснить, что ожидало их наверху.
Схватив винтовку, он попытался протолкаться через толпу. Задача была не из легких, но Ракета продолжал продвигаться вперед – ему очень нужно было оказаться на поверхности. Он знал одно: дети с Морисом, Плохой Обезьяной и человеческой девочкой оказались в самом центре военных действий, если их еще не разнесло на куски взрывами. Ему нужно было узнать, что стало с ними. Шимпанзе жестами пытался заставить расступиться обезьян, преграждавших ему путь:
– Дайте мне пройти!
36
Грохот войны проник сквозь стены сторожевой башни.
При звуках канонады Цезарь резко повернулся. Подбежав к окну, он в ужасе уставился на битву, разворачивающуюся снаружи, почти у входных дверей Полковника. Ракеты перелетали через стену и взрывались внутри лагеря. Целая секция полуразвалившихся казарм была взорвана, это добавило мусора по краям тюремного двора. После ракетных ударов в развалинах вспыхивал огонь, и от него загорались бесчисленные маленькие пожары, несмотря на то что все было засыпано холодным мокрым снегом. Девственно-белый снег потемнел от копоти и пепла. Высокая сторожевая башня тряслась и качалась у Цезаря под ногами, побелевшие обезьяньи черепа из мерзкого алтаря Полковника падали на пол. Цезарь понял, что башня будет хорошей целью для вражеской артиллерии.
«Время уходит…»
Из соседней комнаты донесся звук чего-то упавшего. Вспомнив, что в башне он находится не один, Цезарь отвернулся от разрушений снаружи и осторожно пошел к приоткрытой двери. Несмотря на полную его готовность избавить мир от Полковника, он прекрасно понимал, что действовать нужно осторожно, поскольку с другой стороны двери его могло ожидать заряженное оружие. Цезарь еще не настолько далеко зашел, чтобы его месть закончилась пулей в сердце или голову.
«Конец близок, – подумал он. – Для одного из нас». Напрягшись, готовый броситься в укрытие при первом щелчке затвора, он осторожно заглянул в дверной проем. Первым, что он увидел, была разбитая керосиновая лампа, лежавшая у подножья небольшого деревянного столика. Вокруг лампы и разбитого стекла разлилось небольшое озеро горючей жидкости. В ноздри Цезарю ударил резкий запах керосина, делая его великолепное обоняние бесполезным. От вони заслезились глаза. Из-за двери послышалось тяжелое дыхание. Как можно тише открыв ее, Цезарь заглянул в комнату, которая оказалась спальней Полковника. В небольшое окошко проник первый луч рассвета, осветивший комнату и ее обитателя.
«Наконец-то».
Полковник лежал на животе на простой армейской кровати. Голова свисала с нее, а безвольно упавшая рука как будто хваталась за что-то. Дрожащие пальцы цеплялись за воздух – Цезарь понял, что этот человек сильно пьян. Догадаться было нетрудно, судя по тому, как не повезло несчастной керосиновой лампе. Настороженный взгляд Цезаря мгновенно увидел то, к чему тянулась рука Полковника, – на столике у кровати лежал заряженный автоматический пистолет. С бьющимся сердцем вожак обезьян подошел ближе, чтобы первым схватить оружие, прежде чем человек сделает это. Пальцы Цезаря сомкнулись на рукоятке, и он осторожно взял пистолет со стола.
«Так-то лучше», – подумал Цезарь. Тяжелый пистолет холодил руку. Он направил оружие на распростертое тело своего смертельного врага, который продолжал бесполезно шарить в воздухе рукой. Кажется, Полковник даже не осознавал того, что Цезарь был рядом, не говоря уже о том, что шимпанзе целился ему в голову из пистолета.
