Они в газовой камере.
Буров, повинуясь саднящему чувству, пересел в изголовье Володи, положил его голову себе на колени и закрыл глаза. Они щипали, резали и слезились все сильнее.
Буров вспомнил про Ярошенко в соседней камере.
«Бухая и пьянствуя, они плевать хотели на свою маленькую дочь»…
— Прости меня, — сдавленно прошептал Буров. — Володь… Я дико любил твою мать. Ты себе даже не представляешь, как. Когда она умерла… я не мог себя простить. Работа… Я все время проводил здесь. В этой драной ментуре… Наташа…
Буров почувствовал, что ему хочется плакать. В любой другой ситуации он бы сдержался. Но сейчас держать марку было не перед кем — и совершенно незачем. Он закашлялся, чувствуя, как горят от дыма его легкие.
Теперь уже все равно.
— Я не мог себе простить, что никогда не был с ней рядом. А потом ее не стало. Сын, я не видел смысла жить дальше. И я забухал. Я ведь такой несчастный. У меня жена умерла. Горе, б… дь.
Буров криво усмехнулся. А потом, неожиданно для себя, всхлипнул, прижимая к себе голову истекающего кровью Володи. Грудь Бурова разрывалась на части — и от проникающих через дыхательные пути ядовитых продуктов горения, и от эмоций, переполнявших Бурова изнутри.
— Прости меня. Я думал только о себе. Я… я был дурак. У меня ведь был ты. Все это время перед моим носом был ты. Мой сын. Пацан, который тоже потерял самого близкого человека… я не мог себе простить, что никогда не был с ней рядом. Я думал о себе, о Наташе… Я жрал водяру, жрал пиво — и жалел себя. А тебе был нужен отец. Володя, прости меня, старого козла… Если можешь…
В глазах Бурова темнело, и он полностью закрыл глаза. Где-то за дверью продолжал бесноваться огонь, с треском и хрустом разрушая дежурную часть. Буров закашлялся и почувствовал вкус сажи на языке. Воздуха не хватало катастрофически.
— Прости, — всхлипывая, прошептал он.
А потом ядовитый дым сделал свое дело. Буров потерял сознание.
Опер уже не слышал, как завибрировал его сотовый телефон, и на дисплее вспыхнуло служебное уведомление: «Сообщение доставлено».
Эпилог
1
Кадры того, что осталось от ОВД Елецка, представляли собой ужасную картину. Обгоревший черный скелет с зияющими квадратными пастями-окнами. С фасадной стороны уцелела лишь мощная стальная дверь. Сгорело все. Но деталей не показали — камера оператора снимала уничтоженную огнем альма-матер полицейских города издалека. Потому что территория была оцеплена и огорожена не только полицейскими желтыми лентами, но и наспех сколоченным забором.
Силовые ведомства, все еще работавшие на месте преступления, установили шлагбаум, около которого постоянно дежурила машина ППС — двое патрульных в бронежилетах и с автоматами в руках запускали внутрь только при наличии спецпропусков.
Лица ППСников были знакомы. Точно, так и есть! Корболин и Новиков. Камера, скользнувшая по полицейским, успела запечатлеть даже выражения их лиц. Оба растерянные и бледные. Несмотря на то, что с момента ЧП прошло трое суток, никто из работников ОВД не оправился.
— Сейчас вы видите то, что осталось от печально известного Елецкого ОВД, — говорил за кадром артистично пропитанный духом трагизма голос девушки-репортера. — Провинциальный отдел полиции, название которого на слуху сейчас, пожалуй, у каждого жителя нашей страны. Именно здесь произошел один из самых чудовищных по жестокости и дерзости терактов в отношении органов правопорядка на территории России за последние годы. Работы на месте ЧП ведутся уже третий день. И как нам сообщили в оперативном штабе, сотрудники полиции и МЧС до сих пор находят тела погибших. Только что под завалами было обнаружено тело одного из сотрудников дежурной смены, который в эту роковую для Елецка ночь находился в здании…
Картинка сменилась. В кадре появились прямоугольные строения с плоскими крышами — три плотно приставленных друг к другу быстровозводимых павильона из стальных листьев. Перед ними были припаркованы десятки машин. «Газель» дежурной части Елецкого ОВД, машины нескольких сотрудников и экипажи местного ППС составляли меньше половины. Все остальные были совершенно незнакомыми. Очевидно, силовики из Города. В кадре на переднем плане возникла девушка-репортер. Совсем молоденькая миловидная девчонка, волосы которой трепал ветер. Безуспешно пытаясь убрать их с лица, девушка с микрофоном говорила в камеру:
— Временно ОВД Елецка располагается здесь. Эти павильоны были возведены спецотрядом МЧС России меньше чем за сутки. Здесь же сейчас располагается оперативный штаб, который возглавляет начальник УВД региона генерал-лейтенант Романин…
В дверь постучали.
Володя отвел взгляд от экрана телевизора, кое-как установленного на шаткой старой тумбочке. В комнату заглянул Маржанов.
— Здорова, инвалид. Можно?
Володя с улыбкой кивнул. Маржанов, заходя, увидел экран телевизора и вздохнул.
— Твою мать, и здесь то же самое…
— Везде то же самое, — сказал Володя. — Все областные каналы. Центральные включил, там в новостях тоже первым делом об этом. Пипец.
— Да, блин, мы теперь звезды.
— Чем так сиять… — вздохнул Володя.
Маржанов положил на столик перед ним пакет с фруктами.
— Я не знал, чего принести. Мужики советовали выпивку, но ты ж у нас не пьешь. Курить не куришь. Так что жри бананы и апельсины.
— Спасибо, Гулнар.
Маржанов сел на пустующую соседнюю кровать. В Елецкой ЦРБ всегда была хроническая нехватка койкомест, но для Володи каким-то чудом выхлопотали отдельный бокс на двух человек. Правда, без телевизора — его для развлечения вчера привезли мужики из ОВД.
Маржанов почему-то чувствовал себя неловко.
— Ну, как ты, брат?
— Да ничего, — Володя пожал одним, здоровым, плечом. — Руку знатно заштопали. Мне ожоги какой-то дрянью мажут, но она круто обезболивает. А вот плечо и нога, заразы… Такое ощущение, что туда кто-то нож засунул и постоянно прокручивает. Когда невыносимо совсем становится, укол делают.
— А сейчас?
— Терпимо. Как там наши?
Маржанов скорбно помолчал.
— Сегодня хоронили. Гончара и Муртазина. Обоих в закрытых гробах…
Володя покосился на его парадный мундир.
— Ты оттуда сейчас?
— Оттуда, — хмуро подтвердил Маржанов. — На кладбище с мужиками говорил. Вроде бы Акулова нашли. В смысле… фрагменты тела.
— Фрагменты?
— Разорвало его вроде тоже… — Маржанов помолчал. — На улицах сейчас тишь да гладь. Все алкаши и гопники, все наркоманы — весь город затихарился. Как пустыня просто. Во временном отделе обезьянник соорудили. Так за сутки только одного человека доставили. Даже в нашей сонной деревне такого спокойствия не было никогда.
