– По-моему, весьма равнодушно, – пожимая плечами и проходя к столу у высокого окна, произнес подросток.
– Вот именно. И эта холодность не была естественной. Хотя бы потому, что она ей не свойственна.
– Ты это о чем? – со звучным шлепком опустив на стол стопку бумаг, которые он нес в руках, вскинулся цесаревич.
Нужно быть слепоглухим, чтобы не знать, о чем шепчутся все придворные. Да и по Москве слухи ходили. Шила-то в мешке не утаишь. Вот и о любвеобильности его тетушки болтали всякое. Правда, не без опаски посматривая по сторонам. Не приведи господь услышит кто посторонний.
Николай понимал, что далеко не все правда и на деле у тетки Ирины любовников куда меньше, чем приписывает ей молва. Но в том, что дыма без огня не бывает, не сомневался. Как замечал и потуги многих придворных обратить на себя ее внимание. И среди этих претендентов хватало иноземцев, которых она неизменно игнорировала. Уж не из таких ли Гастон?
– Я о том, что великая княгиня явно не благоволит нам, европейцам. А тут была просто холодна, словно ничего и не происходит, – ничуть не смутившись, совершенно спокойно ответил француз.
Ага. Выходит, все предположения Николая – всего лишь плод воспаленного воображения. Вот и ладно. Очень уж не хотелось бы выговаривать де Вержи. Николай искренне дорожил дружбой старшего товарища, который был достаточно образован, успел повидать мир и даже побывать в Вест-Индии, а еще прошел через горнило войны и своей шпагой завоевал право командовать полком.
Впрочем, справедливости ради нужно заметить, что цесаревич не так уж сильно ошибался, предполагая потуги своего новоявленного друга. Де Вержи не был бы французом, если бы не попытался добиться благосклонности веселой и весьма влиятельной вдовы. И только потерпев неудачу в варианте, который считал беспроигрышным, обратил свои усилия на Николая. Признаться, без особого энтузиазма, но неожиданно удачно.
– Ты не прав, Гастон. Тетушка, может, и не благоволит иноземцам, но всегда готова учиться у европейцев. Впрочем, как и у выходцев с Востока. Она вообще говорит, что не имеет значения, где черпать знания, потому что они бесценны. И потом посмотри, как она одевается. Многое в ее туалете взято от европейцев.
– Возможно, цесаревич. Но, признаться, у меня сложилось такое впечатление, что если она захочет, то может совершить что угодно. Сжечь Немецкую слободу, захватить трон. И клянусь, у нее для этого есть все. Популярность в народе, преданность стрельцов, круглый год находящихся на службе и подчиняющихся ее свекру…
– Гастон, – резко оборвал друга Николай, – тетка Ирина была близкой подругой моей матушки. И когда та умерла, давая жизнь мне, заменила ее. Заменила полностью. Она вскормила меня своей грудью, потеряв в то же время своего первенца. Именно она была моей кормилицей, пусть я того самолично и не помню. И еще. Об этом никто не говорит. Батюшка и тетушка запрещают о том поминать. А теперь и я запрещу говорить тебе. Четыре года назад я заболел черной оспой. Да-да, не смотри на меня так. Все знали, что я болен, но чем именно, никому не говорилось, чтобы не было паники. О том знали только четверо. Тетушка сама, добровольно, отправилась со мной в карантин. Потому что мне было страшно, и я просил ее не оставлять меня. И это-то я помню отлично. Помню, как мне было плохо, как я изнывал от болезни и страха. Помню, как она, презирая болезнь, прижимала меня к своей груди и успокаивала. И если на моем теле осталось лишь несколько небольших отметин, то это только ее молитвами.
– Но-о… – удивленно протянул француз.
– Хворь обошла ее стороной, – подняв руку, остановил его Николай. – Но не это главное. Ты пока только клянешься мне в дружбе или искренне хочешь стать другом. Она же однажды уже сделала шаг, чтобы ради меня принять мучительную и страшную смерть. Вспомни этот наш разговор, когда в следующий раз захочешь сделать намек, подобный сегодняшнему.
– Николай Дмитриевич, поверь, я…
– Гастон, – чуть возвысив голос и метнув в собеседника бешеный взгляд, буквально прорычал подросток.
– Сначала выслушай, Николя, – вовсе не собирался отступать де Вержи.
– Говори, – медленно кивая, выдавил из себя цесаревич, похожий на грозовую тучу.
– Я завел этот разговор, вовсе не желая очернить имя великой княгини. Я просто озвучил то простое обстоятельство, что ты фактически один. Ты готовишь себя к великим свершениям, хочешь начать коренные реформы, но у тебя нет соратников. Если ты захочешь править так, как правит твой батюшка, тогда все в порядке. Ты унаследуешь власть, займешь московский престол и продолжишь дело своих предков. Московия же останется все тем же болотом.
– Ты сейчас говоришь о Русском царстве, Гастон.
– Я знаю, о чем я говорю, цесаревич, – продолжал гнуть свое француз. – Сколько раз твои предки пытались устранить опасность, исходящую от Крымского ханства? И сколько раз в этом преуспели? А все потому, что прежняя армия, даже с полками нового строя, для этого не годится. Нужно создавать новую армию. Нужно строить флот и завоевывать право для русских купцов торговать на берегах Русского моря. С кем ты это собираешься делать? С боярами, которые не желают поднять с лавок свои седалища? Да если бы не твой батюшка со своим запретом на деревянное строительство в Москве, то она и сегодня бы ничем не походила на европейские города.
– Так о чем ты толкуешь? Где мне брать соратников? – ничего не понимая, заинтересованно спросил Николай.
– Вспомни историю мамлюков.
– Ты предлагаешь набрать соратников из мальчиков-рабов?
– Я предлагаю их вырастить, Николай Дмитриевич. Собрать тысячу мальчиков из тех, что посообразительнее, возрастом от десяти до четырнадцати-пятнадцати лет. И начать их воспитывать так, как надо тебе.
– Но сколько лет пройдет, пока они вырастут? – разочарованно протянул цесаревич.
– Но и твой батюшка, дай ему Господь здоровья, пока что крепко сидит на престоле. Это и хорошо. Потому что верных соратников нужно еще подготовить. А кроме разных наук мы с ними будем заниматься и воинским искусством. Когда же придет срок, у тебя будут готовы офицерские кадры. Набрать солдат из крестьян, и уже через год после твоего восшествия на престол у тебя под рукой будет настоящая армия.
– Ты возьмешься обучить их воинскому искусству? – с запалом спросил юноша.
– Всему, что знаю сам, и тому, что мы сможем измыслить вместе, Николя. Военная наука, как и все в этом мире, не стоит на месте и постоянно развивается.
От услышанного глаза молодого цесаревича буквально загорелись. Он уже был в гуще сражения, ведя за собой стройные ряды преданных полков и сокрушая порядком надоевших крымчаков. Причем делал это с помощью особой, разработанной им самолично тактики.
Но потом вдруг вернулся на грешную землю и разочарованно вздохнул. Когда еще это будет. А до той поры придется ой как много сделать.
До обеда Иван провел время на тренировочном поле, паля из своего нового пистоля. Уж очень ему не понравилось, как он вчера мазал. Подумал уж, что ствол кривой. Но оказалось, что со стволом все в порядке. И пуля входила в него не просто плотно, но еще и сминалась малость, отчего ни о какой болтанке не приходилось говорить в принципе. Так что пусть и содрал с него голландец изрядно, но ничуть не соврал.
