– Кого отправили? – уточнила Ирина.
– Боярина Бутурлина. Вчера еще выехать должен был.
– Ивана Васильевича. Умудренный муж. Должен все обставить должным образом. Нельзя это спускать. Никак нельзя. И дело не в покушении на меня.
– Да понимаю я все, тетушка. Даром, что ли, с батюшкой чуть не до утра проговорили, хотя и плох он.
Ирина посмотрела на племянника долгим взглядом, а потом истово перекрестилась:
– Ну слава тебе господи, взялся-таки за ум.
– Настолько все было плохо? – искоса взглянув на тетушку, поинтересовался наследник.
– Не скажу что катастрофа, но напугал ты меня изрядно. Братец вот только то и рассмотрел, что ты к наукам стал проявлять интерес. А я, признаться, и места себе не находила, и боялась задеть настолько, что ты закусишь удила. Характер-то у тебя не сахар.
– И напрасно, тетушка. Ты же знаешь, насколько я тебя люблю. Нешто сомневаешься в том, что послушал бы тебя?
– Не сомневаюсь. Знаю, что не послушал бы, – покачав головой, убежденно произнесла княгиня. – А вот когда сам дошел, то уж совсем иное. Возраст у тебя такой, пришла пора самому летать. Тебе-то невтерпеж, а нам с батюшкой твоим и радостно, и боязно.
– Спасибо, тетушка. И тебе, и батюшке спасибо за понимание и терпение.
– А и не за что. То долг наш.
– Да теперь уж, пожалуй, и мне пришла пора долг отдавать. Батюшка грозился посадить меня рядом с собой соправителем. И указ о том зачитать на совете Боярской думы не далее как сегодня вечером.
– Вот оно, значит, как, – задумчиво проговорила Ирина Васильевна. – Но с другой стороны, так оно правильно будет. Ну что, обедать-то будем? – прекращая разговор, обратилась она.
– С удовольствием, – оставляя ручку хозяйки и подхватывая исписанные листы, поспешил ответить Николай.
У него вдруг заурчал подведенный живот, требуя свою неизменную дань. Впрочем, чему тут удивляться. Здоровый молодой организм, на свежем воздухе провел двое суток. Есть где нагулять аппетит.
Остаток дня и половина ночи у Ивана выдались весьма напряженными. Поначалу оповестил своих стрельцов, чтобы они подготовились к предстоящему смотру. А ничем иным этот вызов быть не мог по определению. И нужно не ударить в грязь лицом. Нет, Иван вовсе не собирался выслуживаться. Просто существовала возможность лишиться привилегированного положения для своего десятка. А в свете предстоящего похода подобное крайне нежелательно.
Ближе к вечеру появился гонец от Хованской. Она писала, что Ивану надлежит прихватить с собой готовый набор для цесаревича, да еще и с дополнительными перьями. Пришлось, одним словом, повозиться. Но к назначенному сроку управился. И за полчаса до полудня уже вводил десяток на территорию Преображенского приказа.
Не сказать, что им тут были столь уж рады. Преображенцы вообще много о себе мнили. А то как же! Любимцы наследника. К тому же они представляли собой полк нового строя, то есть европейского типа. Ну и состав этого полка также говорил сам за себя. Из худородных хорошо как треть особо талантливых, основная же масса – дворянского сословия. Были даже отпрыски боярских родов, которые ходили в этом полку рядовыми. Вот так вот.
А тут к ним пожаловали из замшелого стрелецкого полка, в коих по сию пору пользуют фитильные пищали. Правда, эти вроде как экипированы по-иному. Но все одно не ровня солдатам царева полка, как они втихую сами себя называли в пику царевой стрелецкой сотне.
Иван еще на подходе пояснил парням: единственное, что они могут противопоставить этим зазнайкам, это дисциплина, выправка и высокая выучка. Тех же, кто не внемлет добрым увещеваниям своего десятника и вздумает своевольничать, Карпов пообещал познакомить с кузькиной матерью. Ну там с загибом через плетень, стиранием на плацу и неоднократными учебными выходами по полной боевой. А чтобы им не было скучно, то за одного провинившегося страдать станут все. Прониклись.
Так что к приказу подошли четким строем, печатая шаг, по осенней распутице и разбрызгивая лужи. Что-то зима в этом году сильно так задерживается. Уж середина ноября минула, а морозец только в ночь и случается.
– О как! Трепещи, ворог, стрельцы припожаловали, – с задором произнес какой-то разбитной безусый малый лет двадцати.
Он как раз появился в дверях двухэтажного деревянного здания приказа и спускался по лестнице. Вообще все постройки потешного полка пусть и сработаны на совесть, но деревянные. Строительство велось в сжатые сроки, а потому дерево было самым оптимальным вариантом. С другой стороны, а почему бы и нет. Сотню лет простоит. Правда, если только какой доброхот не поднесет спичку.
– Рот прикрой. Кишки простудишь, – окинув взглядом солдата, произнес Иван.
И тут же по реакции преображенцев понял, что влип. Послышались шепотки. Кто-то легонько эдак присвистнул. Иные предпочли убраться восвояси. Опять его подвела прежняя натура. Ну не любил он никому спускать. И на этот раз, пожалуй, нарвался. И что-то говорило, что серьезно.
– А ты знаешь, с кем говоришь, увалень стрелецкий? – глядя на Ивана со злым прищуром, поинтересовался солдат.
– Неужели с самим Александром Даниловичем Меншиковым? – забавляясь, спросил Иван.
Да пошло оно все лесом! Плевать, кто перед ним. Иван пусть и не фаворит, а полюбовник Хованской, но зато тот, от кого она решила родить ребенка. Броня у него! Титановая, йолки!
Да ну, не может быть! Иван с любопытством посмотрел на солдата, одетого не без щегольства, и покачал головой. Нет, ну надо же. Иной мир, иной наследник, а этот и тут нарисовался. Н-да-а, есть все же что-то неизменное. Вот и Алексашка этот, получается, та самая постоянная. Впрочем, тот еще проныра и шанса своего не упустит. Пусть и нет на Руси Лефорта, зато нашелся де Вержи, у которого Меншиков обретался в конюхах.
Последнее Карпов узнал позже. Сейчас же смотрел на слегка удивленного парня и тихо обалдевал от происходящего. В остальном же был совершенно спокоен. Этот щеголь может петь в уши Николаю что угодно. Авторитет тетушки в глазах цесаревича достаточно велик, а она слишком любит Ивана. Так что Меншиков не пляшет. Во всяком случае, пока. А там видно будет.
– И кто тут у нас такой дерзкий? – отставив ногу, нагло проговорил Меншиков.
Он всем своим видом хотел показать, что коль скоро кто-то узнал его, то должен вести себя иначе. И реакция окружающих вполне это подтверждала. Как, впрочем, и кое-кого из стрельцов Ивана. Все же по Москве и предместьям ходят слухи да пересуды. И, похоже, кое-кто из ребят слышал об этом субчике. А вот Иван как-то не сподобился. Не до того было.
– Солдат, ты не с рядовым говоришь, а со стрелецким десятником. Так что спрячь гонор, пока я тебя не перешиб, – приблизившись вплотную и глядя ему прямо в глаза, тихо, но внятно произнес Иван.
– Да я… – Неробкого десятка Меншиков, нечего сказать, но Иван не собирался давать ему особо раскрывать рот.
